Post scriptum

Во время исповеди лично для меня важны были его жесты и тональность его голоса. На исповеди он мог сказать только одну фразу, допустим: «Вот от этого всё и идет», «Вот это и есть причина греха» или – «Надо стараться!» Но тональность, с которой это произносилось, всегда была неповторимой, – горькой или радостной, грустной или ликующей. И жест. Жест отца Георгия – это всегда прижать к себе, обхватить твою голову руками, говоря: «Андрей, держитесь, держитесь!» И я всегда чувствовал себя в его надежных руках так, как будто кто-то светлый и сильный подхватывает меня, поднимает мою душу над повседневной, часто безрадостной жизнью. И самым главным стимулом к стремлению быть лучше для меня было именно то, что я видел и чувствовал: для отца Георгия я являюсь очень важным и нужным. И, видимо, так было у многих, кто с ним общался, каждый человек чувствовал, что для отца Георгия именно он очень важен и ценен.

Последний раз с отцом Георгием я встречался и долго разговаривал осенью 2006 года. Тогда только-только начиналась государственная антигрузинская кампания, и я к нему пришел даже не столько по делу, сколько просто за моральной поддержкой. Наша с ним беседа продолжалась более двух часов. Мы говорили о том, что начинается подъем ксенофобских настроений, раздуваемых самими властями.

В это время во Франции прошла волна агрессивного протеста мигрантов-гастарбайтеров. Наши русские националисты, воспользовавшись случаем, подняли у нас волну нетерпимости к мигрантам с Кавказа и из Средней Азии, причем легальным или нелегальным – для них никакого значения не имело.

Отец Георгий сидел перед компьютером и сказал: «Вы знаете, чту слушатели “Эха Москвы” ответили на вопрос, как нужно поступить в данном случае с мигрантами во Франции?» И он показал на данные соцопроса «Эха»: выяснилось, что 75 процентов слушателей выступают за жесткие полицейские меры, в том числе – за массовую депортацию. А что происходит в это время во Франции? Там выходят на улицы сотни тысяч французов и призывают правительство пойти на уступки нелегальным иммигрантам, быть терпимее, ни в коем случае не использовать силу против них. Вот различие.

Казалось бы, два разных менталитета. Но менталитет народа здесь ни при чем, в действительности это у нас подогревалось властями.

«Если бы власти хотели терпимости и толерантности, они бы у нас были», – сказал отец Георгий. Ненависть к другим людям и народам массированно разжигается прокремлевскими средствами массовой информации, агрессивными телепередачами, агрессивными фильмами. Политиков вместо конструктивного диалога заставляют грызться друг с другом, выходить к барьеру [469]. Это пагубно воздействует на людские души, политика такого уровня – это совращение, искушение быстрой победой за счет других. Отец Георгий считал, что наша власть этим и занимается.

Я тогда спросил у отца Георгия: «Правда ли, что среди иерархов нашей Церкви преобладает мнение, что территориальная целостность Российского государства стоит выше жизни отдельного христианина?»

«Да, есть такие высказывания руководства РПЦ, – ответил с какой-то неожиданной улыбкой отец Георгий. – А что вы хотите? Они же тоже люди, они же тоже граждане этой страны, они в чем-то такие же, как и большинство ни о чем не думающих обывателей». И добавил несколько иронично: «Россия, конечно же, летит в пропасть, но нужно сделать так, чтобы ее падение было “мягким”, это от нас зависит. Нужно стараться вывести из темного состояния хотя бы одного заблудшего ближнего, вот что самое основное».

Потом появилось письмо интеллигенции против антигрузинской истерии, которое начиналось словами: «Россия переживает дни позора».

Это письмо было обращено не к президенту, не к властям, а к гражданам нашей страны, ко всем людям. Когда я вчерне писал это письмо, я всё время думал, как бы мог это написать отец Георгий, и, внутренне ориентируясь на него, написал первые строчки, в которых звучала его страстность, его неравнодушие. Это письмо подписали ведущие деятели культуры. Отец Георгий очень хорошо воспринял этот текст, но посоветовал изменить последнюю фразу. Потом я выслал ему окончательный вариант, с правками Григория Чхартишвили и Инны Чуриковой, и он сказал, что этот последний вариант просто великолепен. «Вы просто молодец», – эти его слова были для меня высшей наградой. Письмо получилось очень резким, по сути это было обвинение нашего руководства в раздувании разнузданной, цинично-пошлой ксенофобии, в чудовищной депортационной политике с попытками сегрегации – обвинение в таких вещах, которые вообще-то были свойственны нацистам в фашистской Германии. Несмотря на то что отец Георгий похвалил письмо, я не настаивал на том, чтобы он его подписал, и даже об этом не просил, поскольку там были очень резкие формулировки. Но, мне кажется, если бы я его попросил, отец Георгий подписал бы это письмо без колебаний.