В субботу вечером 13 января 2007 года, в разгар московской зимы, на Георгия Чистякова было совершено нападение: таксист, который вез священника в церковь на всенощную, неожиданно ударил его, отобрал мобильный телефон и выкинул его на ходу из машины. Отец Георгий получил болезненный перелом правого плеча. Через два месяца, ровно посередине Великого Поста, состояние его ухудшилось: ему стало трудно двигать левой рукой, и врачи не могли понять причину этого. 23 марта он отслужил свою последнюю литургию; ему стоило огромного труда удержать Чашу. Назавтра, с почти парализованной рукой, он решил всё равно лететь в Рим: чувствовал ли он подсознательно, что настало время попрощаться с горячо любимым Вечным городом? Действительно, по возвращении домой он признался одному из своих друзей в том, что его посещали подобные мысли. В Риме он пробыл меньше недели, причем в последние дни чувствовал себя очень плохо. Вернувшись в Москву, был вынужден лечь в больницу. На Светлой неделе (в этом году совпадающей в восточной и западной Церкви) ему поставили диагноз: неоперабельная опухоль мозга. Была, тем не менее, предпринята попытка лечить его медикаментозно.
Вскоре после Пасхи он написал из больницы письмо прихожанам и друзьям. И вот, когда после трех месяцев интенсивного лечения ему стало чуть лучше и у него появилась надежда вернуться к работе и, главное, к алтарю, его жизнь оборвал инфаркт. В самый светлый день года. 22 июня. В возрасте 53-х лет.
Я хочу завершить эти воспоминания об отце Георгии Чистякове одним из последних его текстов – письмом, которое он послал друзьям и прихожанам после своей последней Пасхи.
«С Пасхальным приветом обращаюсь я к вам, дорогие друзья.
Христос воскресе!
Так неожиданно заболел, что очень много из срочных дел не успел сделать. И встречи с вами всеми так неожиданно прервались. Лечение предстоит долгое, тяжелое и дорогое, поэтому я бесконечно благодарен всем, кто мне помогает.
Друзья познаются в беде. И я сейчас вижу, как много у меня настоящих и горячо преданных мне друзей. К сожалению, я не могу перечислить всех по именам, хотя знаю, нет, не сотни даже, а тысячи имен и судеб вас, моих духовных друзей, всех, кто приходит и, надеюсь, будет еще приходить ко мне на исповедь. К счастью, у меня прекрасная память, поэтому сейчас, не имея возможности даже подняться с постели, я как бусины на четках перебираю ваши имена и стараюсь никого не забыть. Когда болеешь, особенно остро понимаешь, что это значит.
Христос воскрес из мертвых. Когда в самый первый день Святой Пасхи я сумел причаститься, а вы все в это время причащались в нашем храме, кто ночью, кто утром, я почувствовал себя невероятно счастливым от того, что я один из вас и среди нас стоит Воскресший Христос. Быть может, ревнители старинных уставов скажут, что перед “Верую” во время литургии слова “Христос посреди нас” могут говорить только вполголоса священники друг другу, но я так горячо люблю это мгновение, когда сотни, почти тысяча голосов отзываются: “И есть и будет”, – что просто не могу передать этого вам словами, а только любовью, которую испытываю ко всем вам, дорогие и родные мои братья и сестры.
Да хранит вас всех Воскресший Господь и Матерь Его Пречистая, а я вас всех братски обнимаю.
Ваш во Христе иерей
Георгий Чистяков».
Я был знаком с отцом Георгием в ИнЯзе, где мы оба преподавали. Мы познакомились в институте, потом в храме Космы и Дамиана продолжили наше знакомство, можно сказать, дружбу. В ИнЯзе у нас были одни и те же группы, поскольку я преподавал итальянскую литературу, а он – латынь. И даже был очень смешной случай, когда одна студентка мне сказала: «Джованни, вы очень похожи на Чистякова», – на что я ей сказал: «Просто мы оба смешные». И она мне ответила: «Дело не в этом». Это я запомнил на всю жизнь. Значит, я смешной, безусловно, и я об этом не знал до этой студентки…
Для меня в отце Георгии главное то, что он – человек синтеза. У него были очень разные, почти противоположные свойства, которые сочетались вполне гармонично. В институте все считали его настоящим ученым. Наша ИнЯзовская публика была ему не очень по душе – ИнЯз был очень советский вуз. И, тем не менее, ученый настоящий – он был блестящим преподавателем. Все знают, что ученый не обязательно хороший преподаватель. А в данном случае он был и блестящий педагог, и глубочайший ученый.