Пост Леонардо

Мы идем в домик Марины и рассаживаемся на своих привычных местах. И на сей раз меню не блещет изыском: кроме «риса-фасоли», на столе стоит тарелка с желтыми вареными плодами пеки. Черепах Кокоти сегодня не нашел, рыбу не ловили, консервы кончились месяца полтора назад. Нельсон с содроганием смотрит на бурую подливу из сушеного мяса. Орландо, наоборот, полон энтузиазма. Он разглаживает бородку, потирает руки, наваливает себе на тарелку гору риса, заливает его соусом из фасоли, добавляет подливы и пускает в ход свои мощные челюсти. В молчании и сопении проходит минут пять, потом Орландо поворачивается к Нельсону и, размахивая вилкой, говорит:

— Мы здесь жалкие донкихоты! И это вам понятно не хуже, чем мне. Вся наша работа, вся наша программа приходит в резкое столкновение с экономическими интересами страны вообще и штата Мату-Гроссу, в частности. Кому нужна эта так называемая «индейская культура»? Кому вообще нужны эти индейцы? Что они дают стране? Что они дают штату? Правительству Мату-Гроссу куда выгоднее было бы иметь здесь, на том месте, где стоит деревня иолапити, стадо коров с двумя пастухами. По крайней мере, был бы какой-то доход! Молоко и мясо. А что дают индейцы? Ни черта не дают, только землю занимают. Землю! Землю, на которой можно сеять кукурузу. Землю, в толще которой можно найти нефть, золото или урановые руды.

Вы посмотрите туда! — Он вскакивает, роняя нож, и взмахивает рукой, показывая на видневшийся за окном правый берег Туатуари. — Все эти громадные пространства разжигают аппетиты сотен людей. Куда более могущественных, чем я и все мы, вместе взятые. Десятки богатейших семей Мату-Гроссу спят и видят эти территории, эти пастбища, эти реки. Уже давным-давно они заявили о своих претензиях и только выжидают удобного часа, чтобы попытаться отменить закон о неприкосновенности нашего Парка и вышвырнуть нас отсюда к дьяволу, к черту.

Дай бог, чтобы они где-то там, в пятом поколении, попытались бы начать осваивать эти земли! Однако они уже сейчас претендуют на них! Поэтому правительство штата, за спиной которого они стоят, игнорирует нас.

Мы для него бельмо на глазу. Болячка! И мы вынуждены терпеть это, потому что знаем, у них сила: с ними политики, депутаты, кое-кто из сенаторов.

Вот ваши очки, Орландо, — перебивает его все еще не отдышавшийся Кокоти. — Они были у вас под подушкой.

— Но, но! Ты мне смотри! Под подушкой! Ишь... Сам небось засунул куда-то, а теперь на меня сваливаешь?

Кокоти смеется довольный:

— Так мне можно идти?

— Ну давай беги! — Орландо шлепает его по попке и поворачивается к нам.

— Тогда спокойной ночи, Орландо, — говорит мальчишка и, посмотрев на нас, добавляет: — Спокойной ночи.

— Ну а что выяснили насчет девочки? — спрашивает Орландо у Нельсона.

— Какие-то проблемы с почками. Но что именно, пока сказать не могу: точный диагноз можно будет поставить только в Сан-Пауло.

— Значит, решили забрать ее туда?

— Да.

Орландо молчит, орудуя вилкой, потом говорит мне:

— Вот видишь, все-таки кое-чего мы добились. Заболела девочка — и нам прислали врача из Сан-Пауло.

— А разве так уж трудно было бы иметь здесь своего врача? — спрашиваю я.

Нельсон ухмыляется:

— Э, милый, чего захотел! Врача нет не только здесь. Поезжай на северо-восток, там в десятках, да нет — в сотнях деревень, городов и поселков вообще не знают о существовании врачей.

— Кто захочет ехать в такую глушь? Платят немного, а жизнь здесь тяжелая, — вздыхает Марина, разливая кофе в те же стаканы, из которых мы пили кайперинью.

— А может быть, хотя бы в этой области стоит, так сказать, внедрить наш, советский, опыт? — спрашиваю я.

Нельсон встревоженно подымает голову,

— Что? Какой еще «советский опыт»?

Я объясняю, что у нас, в СССР, каждый выпускник обязан после окончания вуза отработать три года в тех районах, куда его посылает назначенная правительством специальная комиссия. Если надо, так в тайге, в провинции, где угодно, одним словом. Этим молодой специалист, дипломант, как бы возвращает государству свой долг за то, что оно учило его десять лет в школе и пять лет в институте или университете.

— Ну ты, братец, захотел слишком многого — перестроить нашу капиталистическую систему, — улыбается Галон.

— А почему бы и нет?

Нельсон снисходительно поясняет, постукивая ложечкой о край стакана:

— Это у вас там могут кого-то куда-то насильно посылать, а у нас, слава богу, имеется полная свобода личности и полная свобода инициативы. Каждый делает то, что считает нужным, устраивается на работу, как хочет, куда хочет, когда хочет и где хочет.

— И в результате, — говорит Орландо, хлопая себя по карманам в поисках очков, которые лежат перед ним на столе, — пост Леонардо остается без врача... Да куда же делись очки, черт возьми!..

— Но вот же они, перед вами, — укоризненно качает головой Марина.

— «Перед вами»! «Перед вами»! — передразнивает ее Орландо. — Знаешь ведь, что я ничего не вижу без очков, а говоришь, «перед вами». Я знаю, что мне надо сделать: надо выписать из Сан-Пауло еще одни очки, чтобы легче было искать эти очки...