Пост

Егор переходит на бег, потому что не может больше справиться с этой мыслью. Надо поскорей добежать до людей, до живых людей. Рассказать им.

Туман отпускает его нехотя, и Егор наконец выходит на воздух.

Застава пуста. Ни души. Ливень стеной – в тумане он казался, что ли, обессилевшим.

Егор в панике смотрит направо, на Пост – там-то хоть есть кто живой? И выдыхает: над трубами курится дымок, окна горят; петух закукарекал.

Значит, просто не заступили еще на вахту.

Егор скатывается с насыпи и бежит к стене; думает постучаться в ворота, но потом решает забраться в крепость своим обычным способом – через тайный ход. В побеге он потом признается, успеет еще.

Когда он объявляется во внутреннем дворе, утренняя смена еще только строится перед воротами, готовясь выдвигаться на дежурство.

Как так можно вообще?! Егору хочется пойти, устроить им разнос: какого хера у вас на заставе никого нет? Вы что, думаете, оттуда никто выползти не может?

Но он не идет к ним, никому ничего не говорит. Ему не рассказывать хочется о том, что он увидел на мосту, а забыть об этом – навсегда и как можно скорее.

Его все еще знобит.

Ничего. Это все было не зря. Телефон зато нашел. Выспится – и сразу к Кольцову. А потом к Мишель. К Мишелечке.

Шагая мимо корпуса, где Полкан расквартировал казаков, Егор натыкается на двух из них. Стоят под козырьком подъезда, прячутся от кислотного дождя, фуражки сдвинуты на затылок, лица помятые со сна, в зубах самокрутки из зеленых тысячных. Но оба веселые, похохатывают, пихаются и что-то оглядываются на окна.

Егору мимо них идти. Один подмигивает ему:

– Здравия желаю.

– Взаимно.

И тут – странный звук. Вскрик. Тонкий. Женский.

Егор задерживается, озадаченно смотрит на часовых. Те, уловив его смущение, смеются приглушенно. Который желал Егору здравия, прикладывает палец к губам: тише, мол, спугнешь.

– Что это?

Снова – вскрик, а потом – стон. Протяжный. Егор подходит к ним ближе.

– Это кто? Там плохо кому-то?

– Наоборот, пацан. Там кому-то хорошо.

Они снова принимаются ржать – придушенно, тайком. Егор думает, что ему этот голос знаком. Но совсем он узнает его только с третьего раза, с третьего крика.

Мишель?

– Это кто там? Это с кем там?

Он вспыхивает, кидается к подъезду, но часовые перехватывают его играючи. Отталкивают от дверей, оттесняют назад.

– Командование приказало держать оборону. Извиняй.

Егор теперь точно уверен, что за окнами – Мишель. Ее голос. Это ее сейчас…

– Пусти! Пусти, сука!

– Не боись. Он с ней аккуратно. Не поломает. Не впервой.

Они снова ржут. Егор хочет ударить хотя бы одного из них, какого угодно – но казакам лениво и несерьезно с ним драться, и они просто отталкивают его снова, он оскальзывается и падает в грязь.

Поднимается, орет в окна:

– Сука! Прошмандовка!

И, сунув руки в карманы, идет домой.

Чтоб они все сдохли!

7

Отправление назначено на полдень.

Казаки построились у своих дрезин, чистят оружие, проверяют противогазы. Полкан мнется тут же, дожидается, пока подъесаул выйдет от себя. Наконец не выдерживает, пересекает двор, идет к казацкому корпусу. У дверей двое часовых, один вызывается сбегать наверх за командиром.

Кригов спускается сверху довольный, словно нализавшийся сметаны кот. Полкан тянется для рукопожатия.

– Ваши говорят, через полчаса выезжаете? Монаха этого, значит, больше не теребим?

– А что он нам еще нового скажет? Рельсы дальше есть. Встречаются дикие звери. Люди разрозненными группами. Токсичные загрязнения главным образом вдоль Волги и ее притоков. До Вятки крупных населенных пунктов нет, хода войны с Москвой особенно никто не помнит. А нам бы Вятку присоединить – и ладно. Что вам еще нужно?

– А что же, проводником не хотите его с собой туда взять? – интересуется Полкан.

Кригов ухмыляется.

– Вот прямо не хочется вам его тут у себя держать, а? Куда нам его, такого проводника? На ладан дышит. Нет уж, вы его подержите пока у себя. А на обратном пути мы его в Москву захватим.

– Ну что же. Тогда ладно, – кивает Полкан. – Ну а если кто-то из мятежников на пути встретится? Я не говорю про организованные силы, но… Тут-то мы Распад по-своему помним, а они-то там по-своему небось…

– Государь настроен примирительно. Мы везем бунтовщикам высочайшее прощение, Сергей Петрович. Оружие приказано применять только в случае нападения. У вас больше ничего срочного ко мне? Я еще не собран.

Больше этот разговор откладывать нельзя. Из окон пищеблока – Полкан знает это наверняка – на него сейчас смотрит одним глазом Лев Сергеевич. Следит.

– Ну вот и насчет тушеночки осталось прояснить.

– Что еще за тушеночка?

– Ну как же… У вас ведь есть с собой, верно? Я видел, на дрезинах. Мясные консервы.

Подъесаул Кригов выгибает брови.

– Допустим.

– Разве это не для нас предназначается?

– С чего вы взяли? – Голос Кригова холодеет. – Это провиант, выданный нашей экспедиции в дорогу.

Полкан тоже собирается, перестает умильничать.

– Дело в том, Александр Евгеньевич, что нам Москва уже на два месяца задерживает довольствие. Ни мяса, ни круп.