Посреди донской степи

                              I
В тайге это было лет тридцать назад,
Ну да, на Крещенье как раз, в аккурат.

Я сбился с дороги, и ночь на носу,
Но тут заприметил зимовье в лесу.

А отблеск огня, что мерцал сквозь стекло,
Сулил мне ночлег и еду, и тепло.

Я в дверь постучался – Эй, есть кто живой?
Хозяин! Хозяйка! Не бойся, открой!

Старик отворил – Заходи, коль не вор.
Один уговор – с папиросой на двор!

Всю жизнь ненавидел табачную вонь.
Садись-ка к буржуйке, там жаркий огонь.

Погрейся с мороза. Умаялся, чай?
А я заварю со смородиной чай.

Вот сало, картошка, вот хлеба ломоть.
Давай поснедаем, чем дал нам Господь.

Поели, попили душистый чаёк,
И гутор потёк, как весной ручеёк.

И деду поведал я, кто я таков,
Что род свой веду от донских казаков,

На Кольском работать пришлось пару лет,
Теперь вот попал за Уральский хребет.

Дед кинул полешко в буржуйкину пасть.
– Казак да на Кольском? Ну надо ж совпасть!

Послухай, сынок, наберись терпежу,
Из жизни моей кой-чего расскажу.

                              II
Хребет Муста-Тунтури знаешь, небось?
А мне в сорок первом служить там пришлось.

У нас в разведроте был тоже донец,
Отчаянный хлопец, отважный боец.

Вот как-то зимою с ним в группе одной
Мы в поиск отправились очередной.

Прошли полдороги, не встретив врага,
Но тут нас внезапно застала пурга.

И мы, чтоб укрыться от ветра чуток,
Средь скал отыскали себе закуток,

Насыпанный снегом естественный грот.
И старший скомандовал – Быстро вперёд!

И надо ж случиться! Вползли туды, глядь —
Разведчики-фрицы сидят. – Не стрелять! —

Успел дать команду бойцам старшина
– Достаточно выстрела, всем нам хана!

Обрушится снег, и тогда до весны
Мы будем тут с немцами погребены. —

Глядим – и фашисты не дражнят судьбу,
Боятся затеять в пещере пальбу.

Вот так и сидим, проклиная пургу,
Стволы наготове, молчим, ни гу-гу.

Когда ж напряженье утихло чуток,
Фашист попросился согреть кипяток,

Спиртовку разжёг у себя в уголке
И снежной воды вскипятил в котелке.

Меж фрицами слышим негромкий галдёж,
Вдруг знаками кажут, мол выпейте тож.

Не брать бы даров от незваных гостей,
Да каждый промёрз до серёдки костей.

Пока переждали бы злую пургу,
Ледышками стали бы, сидя в снегу.

Так, в очередь пили крутой кипяток
И немцы, и мы за глоточком глоток.

Вдруг видим, как фриц изменился с лица,
По имени нашего кликнул донца.

Казак пригляделся, рванулся вперёд
И именем русским фашиста зовёт.

Объятия, слёзы и мат-перемат…
Так с братом нечаянно встретился брат.

В суровые годы гражданской войны
За Врангелем старший ушёл из страны.

А младший за красных тогда воевал,
И каждый другого погибшим считал.

А мы ошалели, никак не поймём —
Стрелять али пусть разберутся вдвоём?

Но нет разговора, и оба молчат,
Лишь брату в глаза смотрит пристально брат.

Потом расходились, как те петухи,
Друг другу в лицо предъявляя грехи.

Но знать дали каждый своим, чтоб опять
Не вздумали их перебранке мешать.

Дошло и до драки, все замерли, ждут,
Что будет в итоге: конец иль капут?

А кончилось тяжко. Разбитые в кровь
ОбнЯлись, рыдая, брательники вновь.

И всё было в плаче: прощенье, укор…
Так толком не вышел у них разговор.

К своим разошлись, вот такие дела.
Тот к фрицам, тот к нашим. Война не ждала.

                              III
В буржуйке огонь незаметно погас.
Закончил старик свой печальный рассказ.

Сказал, словно вырвал слова из тисков,
– Ох, жалко, ребята, мне вас… казаков.

Вся жизня у вас то стрельба, то гоньба.
За что же вас так поломала судьба?