Посол Урус-Шайтана

— Что же ты молчишь? — Сафар-бей толкнул старика нагайкой в плечо. — Или ты хочешь, чтоб мы развязали твой лживый язык?

— Мне нечего тебе сказать, почтённый Сафар-бей, пусть аллах продлит твои годы. Злые языки оболгали меня, а ты поверил им, ага… Про воеводу Младена я слышал. Кто же не слышал о нем в нашей стране? Но я его не знаю. И никакого посланца от него у меня нет… Не верите — ищите!

— Посмотрим. Эй, воины, осмотреть все вокруг! Если найдётся что-либо подозрительное, немедленно ко мне!

Всадники спешились и кинулись врассыпную.

— Показывай своё логово, старик! — Сафар-бей бросил поводья джуре и направился к дверям.

Они вошли в хижину.

Перепуганная Златка, закрыв голову и плечи тонкой черной накидкой, стояла посреди комнаты. Якуб сидел за столом.

Сафар-бей подозрительно взглянул на них:

— Гайдутины?

— Нет, я купец, ага. А это моя дочка Адике, — сказал Якуб.

Сафар-бей обернулся к Момчилу:

— Почему не сказал о них? Скрываешь неизвестных?

— Разве не видишь, ага, — это ваши люди. Из Трапе-зунда. Их корабль разбился… Я спас их, — ответил старик.

— Ну, мы в этом разберёмся потом, когда прибудем в Загору, — отмахнулся Сафар-бей и схватил Златку за руку. — А ну-ка открой лицо, пташка! Может, ты с усами и с бородой?

Златка отшатнулась. Но Сафар-бей успел сорвать с неё накидку. Девушка вскрикнула, но не отвернулась и не закрыла лица руками, как сделала бы на её месте любая молодая турчанка, лишь гневно посмотрела на агу.

Сафар-бей отпустил её руку. Он был поражён необычайной красотой девушки. Воины, набившиеся в хижину, тоже с любопытством разглядывали её.

— О аллах, какая неземная красота! — воскликнул Сафар-бей. — Я беру свои слова назад, джаным! Ибо вряд ли среди гайдутинок найдётся хотя бы одна такая красавица. Все они так грубы, эти неотёсанные горянки, с потрескавшимися от работы руками, с грязными, растрёпанными косами…

Златка покраснела. На глазах у неё выступили слезы. Кулачки её сжимались, — казалось, она вот-вот бросится с ними на агу. Но в это время её заслонил Якуб.

— Опомнись, ага! Перед тобой не рабыня-гяурка, а дочь всеми уважаемого в Трапезунде купца. Как же ты посмел сорвать с неё фередже?[76] Я буду жаловаться беглер-бею или самому визирю в Стамбуле!

Сафар-бей приложил руку к груди:

— Успокойся, эфенди. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твою красавицу дочь… Я даже рад, что судьба познакомила меня с вами. Буду рад, если вы поедете со мною в Сливен и воспользуетесь моим гостеприимством…

— Мы останемся здесь, ага, — перебил его Якуб.

— Вы не останетесь здесь! — резко оборвал Сафар-бей. — Этого старика я подозреваю в связях с гайдутинами и брошу его в темницу. Потом мы решим, что с ним делать. А вы поедете со мною и будете моими гостями.

— Но…

— Никаких «но»!.. Выходите из хижины! Через минуту мы подожжём её.

Это было произнесено так резко, что Якуб счёл за лучшее не перечить. Ехать в Сливен никак не входило в его намерения, но, видно, этот высокомерный ага не отступится от своего. Якуб взял Златку за руку и пошёл к дверям. Воины расступились перед ними.

Во дворе они увидели связанного Момчила. Вокруг него стояло несколько аскеров. Другие шастали по берегу, освещая все факелами.

— Ну что? — спросил Сафар-бей аскера, который подбежал к нему.

— Не нашли никого, ага.

— Поджигайте хижину!

Несколько факелов полетело в комнату, кухню, на крышу. Запылал сухой камыш, затрещало смолистое дерево. Через несколько минут красный столб пламени взмыл в тёмное, тревожное небо.

Момчил мрачно смотрел, как огонь пожирал хижину, и по его тёмному, изборождённому морщинами лицу катились слезы.

Якуб приблизился к Сафар-бею, поклонился:

— Ага, я обязан этому старику жизнью дочери и своей… Он спас нас из бурного моря. Если бы не этот болгарин, я не имел бы счастья разговаривать сейчас с тобой, видеть радость сердца моего — любимую доченьку Адике.

— Адике… Какое красивое имя, — вставил Сафар-бей, многозначительно взглянув на девушку.

— Отпусти его, ага! — взмолился Якуб. — Это безобидный человек.

— Напрасно ты вступаешься за него, эфенди! Это гайдутин! — отрезал Сафар-бей и приказал трогаться.

Аскеры подвели коней для Якуба и Златки, помогли сесть в седла. Вскоре отряд исчез в ночной темноте, освещаемой отблесками пожара.

Когда затих вдали топот копыт, со стороны моря к пылающей хижине приблизился человек. С его одежды стекала вода. Человек шёл медленно, насторожённо вглядываясь во мрак, который чёрной стеной обступал Момчилов двор. Убедившись, что всадники уехали, незнакомец быстро снял с себя одежду, выжал её и повесил на куст дрока, а сам было присел неподалёку от огня на перевёрнутую лодку, чтобы погреться. Под его тяжестью лодка качнулась, и из-под неё раздался крик.

Незнакомец подскочил как ужаленный. Однако сразу же успокоился. Он подумал, что аскеру, очевидно, нет нужды прятаться, и перевернул лодку. Под ней лежал паренёк. Увидев, что его обнаружили, паренёк попытался бежать, но сильные руки не пустили его.

— Подожди! Ты кто такой? — спросил незнакомец.

— Яцько… — заикаясь от страха, ответил паренёк. — А… ты кто?