Пособие по выживанию

— Прекрати, пожалуйста, пожалуйста, Стася, я умоляю тебя, — произнес кто-то рядом со мной.

Голос внутри оказался важнее.

— Хочу, — выдохнула я.

«Как ты меня хочешь, моя ведьмочка?»

— Сильно…

«Сильно — что?»

— Я так сильно хочу тебя, — простонала, дрожа от чего-то непонятного, сладкого, предвкушающего.

«Да», — прошептал голос внутри.

— Черт! — выругался кто-то совсем близко.

А после я вдруг оказалась прижата к прохладной стене с такой силой, что не осталось дыхания, и голос того, кто был рядом, прошептал у самого уха:

— Все будет не так, Станислава, совсем не так. Ты в белоснежном легком платье, притягивающем взгляды, храм на вершине скалы, море, бушующее у ее подножия. И мой взгляд, восторженный, сияющий, исполненный любви и нежности… И слова клятвы, моей тебе клятвы в верности, любви, преданности, и обещание защищать и оберегать — от бед, от трудностей, от обид и печалей.

Я задохнулась от восторга, представив, как буду подниматься в белоснежном свадебном платье по ступеням вверх, навстречу ветру, солнцу и чему-то эпически важному в моей жизни…

— Страсть, освященная любовью и преданностью, самая сладкая из страстей, Стася, — шептал голос у самого моего уха, — это страсть без оглядки, без страхов и сомнений, страсть, в которой женщина не боится раскрыться, страсть, в которой нет ничего постыдного… И если ты когда-нибудь ответишь мне «да», Станислава, если ты… Я буду любить ночи напролет, я буду любить так, как никто не полюбит, я буду ласкать столь нежно, как никто не сумеет, я…

«Иди ко мне, Стасенька, иди…»

Но я оставалась стоять, почему-то мне было важно дослушать до конца тот, другой голос, звучащий рядом со мной…

И я прошептала:

— Да…

— Что? — хрипло переспросил голос у моего уха.

— Я говорю тебе «да», — выдохнула, едва не теряя сознание.

И кто-то, обхватив за талию, рывком прижал к себе, а после сказал:

— Повтори.

— Да, — прошептала, чувствуя, что все же теряю сознание.

Тишина. Напряженная, тяжелая, сумрачная и едва слышное:

— Скажи в третий раз, и ты моя, Станислава.

«Что? — взревел кто-то внутри. — Стася, нет, слышишь? Нет! Не смей! Стася, не…»

— Да, — выдохнула я.

«Какого…» — начал внутренний голос, но его прервали.

Поцелуем, от которого закружилась голова, ладонями, что сжали мое тело, прикосновениями, настолько нежными, что в душе появилось ощущение полета.

А потом все прекратилось, поцелуй в смысле, и кто-то сокрушенно произнес:

— Вот это я вляпался… Черт!

— Не люблю чертей, — прошептала, потянувшись вперед в надежде вернуться к приятному и головокружительному.

— Заметно, — и меня не поцеловали больше.

Вот вообще. Но обнимали все так же крепко и даже как-то крепче в объятиях сжали, что дышать страшно стало. А потом хрипло простонали снова:

— Вот это я вляпался… и оправдаться перед самим собой нечем.

Внезапно в моей голове наступила странная звенящая совершенно блаженная тишина, тело обмякло, захотелось улыбаться, и еще чувство такое — свободы, и тело больше вовсе не ломало.

— Так, Григорьева, а теперь медленно открываем глаза, — произнес кто-то.

И я почему-то даже подчинилась, хотя ресницы были как свинцовые, и вообще хотелось этого кого-то обнять и подремать на его плече и…

И стоп!

А что вообще здесь происходит? И где я?!

Глаза открывала не медленно — распахнула мгновенно… и тут же зажмурилась, потому что свет резанул…

— Я же сказал — медленно, — отчеканил декан чертового факультета, то есть самый настоящий черт!

— А чего вы вообще командуете? — возмутилась я, медленно распахивая веки.

И обалдела!

У него были такие зеленые глаза! Зеленые-презеленые, и они сияли, прямо как его белозубая улыбка, точнее… ухмылка. Наглавато-пошлая такая…

— И чего происходит? — с подозрением поинтересовалась я.

— Абсолютно ничего, — сказал черт таким тоном, что сразу стало ясно — полный песец.

Это когда весь такой песец, но очень полный.

— Что-то мне не нравится, — задумчиво решила я, так же подозрительно разглядывая декана.

И вот тут произошло нечто!

Владлен Азаэрович внезапно прижал меня к стене всем своим могучим торсом, наклонился и проникновенно прошептал:

— Значит, говоришь, разрешение на заселение моим чертям не подпишешь?

И как-то он так это сказал, что мне сразу подумалось — лучше бы взять да и подписать сразу, но у меня же природная вредность.

— Не подпишу! — заявила я, в свою очередь напирая на черта бюстом.

Ну и что, что у него торс повнушительнее, мы тоже не лыком шиты.

— Не подпишешь, значит, — на чертовой морде расплылась предвкушающе-победная ухмылочка. — Что ж, дорогая, — промурлыкал Владлен Азаэрович, — в таком случае я тоже наш развод… не подпишу.

У меня отвисла челюсть!

Черт, весело подмигнув, поднял ее, отчего я клацнула зубами, отлип от меня и от стены, крутанулся и направился на выход из подсобки, в которой мы, оказывается, пребывали в обществе швабр, веников, ведер и тряпок.

И вот когда он уже дверь открыл, эту самую подсобку потряс мой вопль:

— Что-о-о-о?!

Грациозно обернувшись, что вообще не вязалось с его комплекцией, Владлен Азаэрович снизошел до объяснений: