«Черный робот» закрывает машину, несколько секунд смотрит на часы и делает два шага в сторону подъезда. В это же мгновение ему навстречу выбегает барышня в длинной шубе. Она что-то весело щебечет и, подбежав к пассажирскому месту, нетерпеливо дергает ручку дверцы. Ей не терпится скорее вырваться из сонных объятий нашего двора и окунуться в суматошную, сверкающую огнями реклам, ослепительными улыбками и драгоценными камнями ночную жизнь центральных улиц. «Черный робот» самодовольно ухмыляется – неужели он мог подумать, что она не выйдет! Он садится в машину. Вольво уезжает, выплевывая из-под колес комья коричневой смеси, порожденной снегом и грязью.
Я насильно забросила себя в постель и закрыла уши ладонями. Где-то во дворе завыла собака. Меня передернуло и подбросило вверх.
«Чушь! Чушь это все!» – принялась твердить себе я. Конечно, можно было позвонить Шурику, пожаловаться на жизнь, попросить прийти. Но Шурик наверняка потребовал бы объяснений, и тогда пришлось бы врать, дабы не открывать тайну Виктории.
Георгий снял трубку быстро, почти сразу после того, как я набрала номер.
– Слушаю! – по голосу было непонятно, разбудила я его или нет.
– Мне звонил преступник и обещал убить, – я решила не извиняться и перешла сразу к делу. – Убить он обещал и меня, и ее, но у нее бронированная дверь с сигнализацией. Так что мне страшнее. Он звонил с какого-то неизвестного мне городского телефона. У меня определитель номера, и я записала на ладони. Его телефон… – тут я спохватилась: – Это Катя. Которая подруга Виктории Силенской, которая…
– Я сейчас приеду, – не дал договорить Жорик, и стало понятно, что он узнал меня сразу.
Я вспомнила все сопутствующие обстоятельства, включая магнетизм Жорикиного взгляда, и неуверенно произнесла:
– Я спать хочу… Вторые сутки не сплю…
– Могу не приезжать, – как бы уступил Жорик.
– Но я боюсь! – его безропотное согласие возмутило меня слишком сильно.
– Бойся, – разрешил Жорик. Потом несколько секунд подумал и заявил: – Я все-таки приеду.
– Жду, – смирилась с собственной глупостью я.
Ждать можно активно и пассивно. Пассивное ожидание для меня сейчас было чревато банальным засыпанием. Тогда несчастному Жорику пришлось бы звонить в дверь до самого утра, что было бы крайне невежливо с моей стороны. Кстати сказать, известие о скором приезде охранника успокоило меня настолько, что в самом приезде я уже не нуждалась. Великая все-таки вещь – самовнушение!
Я начала готовить квартиру к приходу гостя. Даже заварку свежую приготовила. Даже кучу интересных книг и журналов из комнаты в кухню перетащила. Даже теплое одеяло свое решила ему отдать.
– Я уже устала ждать! – радостно воскликнула я, впуская Жорика в квартиру.
– Почему не спрашиваешь кто? – сурово отчитал меня охранник. – Совсем с головой не дружишь? Ты ж убийцу боишься!
Я подумала, что даже если бы на месте Жорика стоял сейчас убийца, я все равно была бы счастлива. Хорошо, когда можно наконец закрыть глаза и прекратить ждать.
– Вот, – я завела Жорика в кухню, – спать можно здесь, – я показала на уже разложенное и застеленное кресло-кровать. – Если скучно, можешь почитать. Если захочешь есть – не стесняясь лезь в холодильник и бери все, что хочешь, – я зачем-то сопровождала монолог наглядной демонстрацией описываемых действий. – Можешь заглянуть в этот шкафчик. Тут чай, а вот кофе… – я запнулась и перевела дыхание. – Извини, ради бога, что я тебя вызвала. Мне правда было страшно. В общем, я пошла спать.
Жорик наблюдал за моим мельтешением со снисходительной полуулыбкой. Сначала мне показалось, что он обязательно станет расспрашивать об ужасном ночном звонке. Мол, раз уж вызвала человека среди ночи, так хоть объясни почему. Но вместо этого охранник молча уселся на край разложенного кресла. Потом потянулся, снял свитер, облокотился спиной на стену и закинул ноги на стоящий рядом стул. Левый носок Жорика оказался протертым на пятке. Я почему-то смутилась и одернула взгляд.
Жорик тем временем взял с тумбочки первый попавшийся журнал и демонстративно открыл его на середине. Мне стало совсем неловко. Получалось, будто я ему мешаю и не даю отдохнуть, стою над душой и разглагольствую о совершенно неинтересных вещах. Обижаться или язвить не было сил. Я молча взялась за ручку двери. Жорик оторвал глаза от журнала, усмехнулся, как обычно, загадочно и, пожелав спокойной ночи, принялся копошиться в своих наручных часах, которые, видимо, служили по совместительству еще и будильником.
– Спокойной ночи, – благодарно пожелала я в ответ и вдруг вспомнила, что давно никому не говорила этих слов.
Проснулась я от холода и стыда. Холод породила моя щедрость (зачем одеяло отдала!), стыд – глупость.
«Ой-ёй-ёй, – уже недовольно кряхтела совесть, пока я протирала глаза и постепенно возвращалась из мира сновидений. – Нет, ну это ж надо… Вот дура-то! Ну зачем человека среди ночи надо было куда-то тянуть. Вот эгоистка, а! Ой-ёй-ёй… Позорище».