– Придется потерпеть. Надо сделать все по-человечески. Лерик плачет. Он хочет пойти на похороны бабушки. Ты уверена, что Виталий сделает все как положено? Как хотела Надя? – сказала Людмила Михайловна.
– Нет, он не сделает. Оставит ее в морге, – призналась Лена. – Я не могу. Устала. Нет никаких сил держаться, терпеть его обвинения. Он не мог понять, почему мы общались с Надеждой Владимировной. Почему он ничего не знал про болезнь. Думает, что мы его все предали, раз за его спиной…
– Пусть думает что хочет. Ты к нему в голову не залезешь. А похоронить надо, тебе придется всем заниматься. Так что выдержишь. Ради Нади. Ради Лерика.
– Виталий не хочет меня видеть. Никого не хочет.
– Ну пусть не хочет. Завтра утром поедешь туда и как угодно заставишь Виталия оформить все бумаги, выбрать кладбище, где урну заложить, – велела мать. – Никакого развеивания. Лерик должен знать, на каком кладбище похоронена его бабушка. И знать, куда можно прийти в родительский день. Так что будь добра. Иначе потом не уснешь. Никогда. Как я не могу уснуть, потому что не выполнила волю твоего отца. Он хотел быть похороненным в первом своем гарнизоне. Я не исполнила его волю – того гарнизона уже нет, город вырос. На месте бывшего кладбища – дома новые. Знаю, что ни в чем не виновата, а все равно совесть меня мучает. Хотела ведь как нам проще, а не как ему хотелось. И даже обрадовалась, что нет того кладбища больше. Сровняли с землей. Как и гарнизон. Был и исчез.
– Ты не виновата. Хорошо, что папа здесь похоронен. Мы можем за могилой ухаживать, – сказала Лена. – Все время думаю, как судьба повторяется. Бабушка Виталия назвала дочь Надеждой, думая, что ее Володя вернется. А потом я всю жизнь ждала Виталия. Сейчас уже нет, конечно. Но раньше все время надеялась. У него есть женщина, которую он любит. Всю жизнь любил. Она то появляется, то исчезает. Сказал мне об этом, будто выплюнул. А я знала, всегда знала. Видела его рисунки – он ее писал, кусками. Мне даже не по себе стало. Виталий от нее будто зависим. Тогда, когда мы с Лериком появились, когда он с ним начал заниматься, я видела, что ему это нравилось, было интересно. Еще бы немного, он бы привязался к Лерику. Она помешала. Опять. Позвонила, и Виталия на глазах будто подменили. Он больше ничего не видел и не слышал. И так каждый раз.
– Тоже объяснимо. Человеку нужно быть от кого-то или от чего-то зависимым. У Виталия – гонка за призраком. Он придумал себе ее, свою любовь, и всю жизнь пытается реализовать мечту. Сделать ее реальной. Завоевать. Превратить призрак в обычную женщину, которую он сможет назвать своей, только и всего. А ты для него слишком обычная. К тому же на тебя можно сорваться, выплеснуть всю черноту, которая накапливается в душе. Очень удобно. Вряд ли он стал бы так вести себя с ней, – пожала плечами мать.
– Он очень одинок и несчастен. – Лена снова заплакала, не сдержавшись.
– Это его выбор. Ничто не мешало ему иметь семью и не быть одиноким. Хотя бы не одиноким. И, кстати, быть любимым, что уже счастье. Когда тебя любят, это так много на самом деле, – ответила резко мать.
– Нет, мам, это наш выбор. Мы сами его к этому подтолкнули, точнее, отвергли его. Дали понять, что он не нужен.
– Он тоже не сильно цеплялся за вас. Телефон не обрывал, у подъезда вас не караулил. И кулаком по столу не стучал, чтобы вы жили отдельно. Он бы все равно ушел. Не тогда, так позже.
– Мам, может, правда нужно сейчас оставить его в покое? Пусть сам решает. Все-таки его мать, его право.
– Надю похороним, и поступай как знаешь, – ответила Людмила Михайловна.
– Мам, а ты папу часто вспоминаешь? – спросила Лена.
– Нет, не очень. А если и вспоминаю, то не что-то лирическое, не наши с ним отношения, знакомство или свадьбу, подарки или семейные юбилеи. Вспоминаю, как мы спорили, ругались, переезжали, забывая вещи, а я потом плакала и сердилась на него, – ответила мать.
– Странно это, правда? Я тоже вспоминаю, как он меня за двойку по русскому заставил переписывать в тетрадь «Евгения Онегина» целиком. А еще заставлял показывать на карте столицы стран и называть их. Помнишь карту, которую он в моей комнате повесил? Я ее ненавидела. И географию тоже. Папа каждый вечер меня к этой карте ставил и проверял. А у меня перед глазами все плыло, – призналась Лена. – Еще помню, как он Лерика маленького уронил. Положил на кровать, отвернулся, а Лерик упал. Помнишь? Мы тогда еще в больницу ездили.
– Конечно, помню. Забудешь такое, – улыбнулась мать. – Я тогда так перепугалась, чуть сердце не остановилось.
– Но ведь было такое, за что ты папе благодарна? – спросила Лена.
– Было, конечно. За эту квартиру. За этот парк, реку, вид из окна. За то, что мы живем именно здесь, – ответила мать.
– А где должны были? – удивилась Лена, потому что впервые слышала о другом месте.