Посмертие

Они ушли из вербовочного пункта, едва занялась заря. Хамза никого не знал, но сперва выступал так же важно, как прочие, расхрабрившись в непривычной ситуации, на рассветном марше до учебного лагеря в самом начале приключений. Колонну возглавляли высокие мускулистые солдаты, шагавшие так уверенно, что остальные поневоле старались не отставать. Один низким сумеречным голосом затянул песню, и некоторые, кто знал язык, подхватили. Хамза подумал, что это ньямвези, потому что эти солдаты показались ему похожими на ньямвези. Охранники — часть из них тоже походила на ньямвези — улыбались и даже порой подпевали. Когда песня смолкла, кто-то затянул новую, на суахили. Это была даже не песня, скорее речовка, которую исполняли в такт бойкому маршу, с взрывным ответом в конце каждой фразы:

Тумефанья фунго на мджарумани, таяри.
Таяри!
Аскари ва балози ва мдачи, таяри.
Таяри!
Тутампиганья била хофу.
Била хофу!
Тутаватиша адуи ваджуе хофу.
Ваджуе хофу!

Они пели бодро, стучали себя в грудь, словно передразнивали самих себя:

Мы пошли служить немцам,
Мы готовы!
Мы солдаты губернатора мдачи,
Мы готовы!
Мы будем сражаться за него без страха,
Без страха!
Мы напугаем врагов и наполним их страхом,
Страхом!

Они пели хвастливые и дерзкие слова, добавляя от себя непристойности, и охранники смеялись вместе с ними.

Они шагали вглубь сельской местности, стало жарко, солнце давило на шею и плечи, по лицу и спине лился пот, и Хамза вновь приуныл. Он пошел в добровольцы, повинуясь порыву, сбежал от того, что казалось невыносимым, но не ведал, на что запродался и справится ли он с тем, что от него потребуется. Он кое-что знал о тех, к кому набился в товарищи. Все слышали об армии аскари, шуцтруппе, и их жестокости к людям. Все знали, что у их офицеров-немцев не сердце, а камень. Он решил уехать, стать их солдатом, и сейчас, когда они знойным днем шагали по грунтовой дороге, он устал, вспотел, у него перехватывало дыхание от страха за то, что он натворил.

Они остановились глотнуть воды, пожевать сушеных фиников и инжира. От дороги к скрытым за листвой деревенькам разбегались тропинки, но они никого не видели. Наверное, местные жители не хотели попадаться им на глаза. В одном месте на обочине, на лужайке под высоким тамариндом, виднелись грозди бананов, кучка маниоки, корзина огурцов и корзина помидоров. Рыночек, брошенный в спешке. Должно быть, приближение солдат застало людей врасплох, они не успели собрать товары — решили, что лучше убежать. Все знали, что по сельской местности ходят отряды вербовщиков.

Охранники остановили их здесь, позвали, рассчитывая, что хозяева товара объявятся, но никто не пришел. Тогда охранники раздали рекрутам бананы, только бананы, и крикнули прячущимся торговцам: счет пришлете губернатору кайзера. За весь переход конвойные ни разу не выпустили рекрутов из виду. Им полагалось облегчаться при всех, на обочине, по шестеро за раз, хотят они или нет. Привыкайте к дисциплине, смеялись охранники. Оставляйте дерьмо здесь, не тащите в лагерь, да закидайте землей.

Они шагали весь день, большинство босиком, некоторые в кожаных сандалиях. Немцы проложили эту дорогу, говорили охранники, чтобы вам не пришлось продираться сквозь джунгли. Чтобы мы с комфортом довели вас, ублюдков, до места. К середине дня у Хамзы так разболелись руки и ноги, что он шагал машинально: выбора нет, нужно двигаться дальше. Последние этапы марша стерлись из его памяти, однако, едва охранники сообщили, что осталось совсем чуть-чуть, рекруты встрепенулись, как скот, возвращающийся в загон.

В лагерь прибыли уже в сумерках, прошли окраиной большой деревни, жители которой сбежались к дороге поглазеть на рекрутов. Их провожали приветливыми возгласами и смехом, пока они не вошли в ворота бомы. В правой части лагеря располагалось длинное беленое здание. Балконы верхнего этажа смотрели на плац под открытым небом; кое-где в окнах горел свет. Вдоль всего нижнего этажа тянулись закрытые двери. В дальнем конце плаца, фасадом к воротам, стояло здание поменьше. И в нем на верхнем этаже тоже горел свет. Внизу была одна-единственная дверь и два окна, все закрыты. Слева от просторного плаца были полуоткрытые сараи и хлева для скота. В ближнем к воротам углу — небольшой двухэтажный домик: оказалось, гауптвахта. Туда-то их отвели и разместили в большой комнате на первом этаже; с потолочных балок свисали лампы. Дверь наверх была заперта, их же дверь оставили открытой, как и входную. Охранники-аскари остались и по-прежнему не спускали с них глаз, хотя, похоже, марш их тоже утомил. Они устали от ругани и насмешек и сидели у дверей, дожидаясь, пока их сменят.