Послушайте

Мария Коленова Послушайте

Дом

Там, где дочек в Москву провожают…

Я возвращалась домой из Москвы. До Череповца за час летает и самолёт, но я на него не успевала. В поезде было мало людей.

– Ого, Магнитогорск.

– Ну да.

– Далековато от нас будет.

– А что удивительного?

– Я оттуда же. Не ожидала, что встречу земляков так далеко от Родины, здесь.

Милая проводница закрыла мой паспорт и вернула вместе с билетом. Я вспыхнула улыбкой и посмотрела на нее:

– Мы жили в палатке…

Она ответила:

– С зелёным окошком…

– Промыты дождями,

– Просушены солнцем.

Дальше читали вместе:

– Да жгли у дверей золотые костры

На рыжих каменьях Магнитной горы!

– Хорошей дороги вам!

– Спасибо.

Это стихотворение знает каждый житель моего родного города. Его написали на памятнике, а рядом стоит скульптура – ладонь с куском магнитной руды. Своя земля и в горсти мила.

Да, место рождения – город Магнитогорск, Южный Урал. Езды два дня на поезде, две тысячи километров. Мне было десять лет, когда мы переехали. Сначала папа, потом мы с мамой, потом бабушка и старшая сестра с мужем. Дом продали соседям. Вместе с собакой. Я плакала, когда мы ехали на вокзал. Плакала, когда ехали в Череповец. Плачу иногда сейчас.

Состав ушёл за горы, спрятался. Если вся жизнь – игра, то непременно игра в прятки. Я начинаю считать со ста. Девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь… Стук колес сливается в колыбельную. Сон – это маленькая смерть, но сон о родном – маленький рай.

Мне снится наш старый дом, недавно проверяла. Когда кто-то или что-то снится, значит вспоминает тебя. Там, где встречается Европа и Азия, в древних горах, Уральский хребет шевелит позвонками. Разморившись от полуденного зноя, серебристая степь дышит мягкими кисточками ковыля.

Цвет Севера – белый от снега и красный от клюквы. Небо похоже на синяк: желтое, синее, зеленое от фонарей завода. Цвет Урала – зелёный от листьев, змеевика, малахита, золотистый от пшеничных пашен и яшмы, чёрный, графитовый, рыжий от труб – ГЭЦ, ТЭС, АЭС – как заклинание.

– Что тут, что там промышленная грязища, – сказал как-то мой знакомый.

– Тебя воспитали трубы, а меня – горы. Мы разные, как математик и мать-и-мачеха.

– Не понял.

– Ты – цифра, я – цветок.

Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зрение. Конечно, счастье не за горами, оно в горах. Мы часто ездили с бабушкой на электричке в соседнюю Башкирию. Сижу на скрипучем сиденье и не достаю до пола ногами. Когда нам навстречу идёт другой поезд, я считаю его вагоны: пятьдесят пять, пятьдесят четыре, пятьдесят три…сбилась. С бабушкой мы гуляли по небольшим горам, скорее даже высоким холмам: бархатным, свежим, звенящим. Я тогда любила мультик о Шелковой кисточке, которая пела о сказочном цветке:

«Есть на свете цветок алый – алый,

Яркий, пламенный, будто заря,

Самый солнечный и небывалый,

Он мечтою зовётся не зря».

Бабушка говорила, что этот цветок – эдельвейс. Я искала его, но не находила. Зато помню, как мы встретили змею. Медуницу. И ящерок видели. Бабушка говорила, что это Хозяйка медной горы. Я ей верю.

А еще помню, как училась кататься на коньках. Лед на реке застывал крепкий. Спасибо зиме, что разрешает ходить по воде. На живом катке было много людей. Я как-то заметила там застывшую лужу крови и чей-то зуб. Не думала еще, что красный и белый – цвета Севера – такие жестокие. Если откатиться подальше от толпы и лечь на лёд, то можно услышать, как он трещит – с тобой разговаривает. Снежный плед хрустит, когда уже по темноте возвращаешься с мамой домой. Глядя в темные складки двора, становится страшно, но знаешь, что мама сильнее всех в мире. Ложишься спать, считая овечек. Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…

Я проснулась во время стоянки. За окном суетились белые мухи, будто телевизор потерял сигнал. Полупустой вагон спал. Я смотрела в окно и думала:

«Никого не будет в доме,

Кроме сумерек. Один

Зимний день в сквозном проеме

Не задернутых гардин».

Мне сделалось тоскливо. Наверное, это ужасно грустно, когда в зимний вечер никого нет дома, когда тебя никто не ждёт на кухне или в гостиной, когда ночью становится так тихо, будто ты оглох. Даже зимний день – и тот один. Я чувствую это, когда родители уезжают в Петербург. На это время не выключаю свет ночью и сплю на их кровати, а утром кормлю кошку сметаной с руки. Она слизывает шершавым языком холод с ладони, сладко поджимая усы. А мне от этого легче. Сегодня утром меня ждут родители, старшая сестра, бабушка и белая кошка. Дом – это все-таки не «что», а «где»: там, где дочек в Москву провожают, там где я никому не чужая.