Послеждь

Отчаянно думаю, на каком еще языке можно обратиться к нему, к человеку, который сидит ко мне спиной, какие вообще языки могут быть здесь, в три тысячи каком-то там году. Книги написаны на безумном смешении языков, наречий, иногда можно только догадываться о смысле. Хочу тронуть человека за плечо, спохватываюсь, что я делаю, а если он спит, да что значит, если, точно, спит, трогаю за плечо, голова падает на грудь. Нет, не спящий, тут другое что-то, понять бы еще, что другое, принюхиваюсь, нет, не пьяный, да кто их знает, что они там принимают в своем тридцатом веке, может, оно и не пахнет уже. Человек падает на ковер – мягко, безвольно, уже понимаю – мертвый.

Меня прошибает холодный пот, отчаянно припоминаю, трогал я его или не трогал, а ведь остались мои пальчики на нем, как пить дать остались. Уже репетирую какие-то протокольные фразы, я вошел, он в кресле сидел, я его окликнул, он не отозвался, я его за плечо тронул, он упал…

Наклоняюсь к мертвому (мертвому?), вспоминаю какие-то правила первой помощи, которые и не знал никогда, массаж сердца непременно с переломом ребер, искусственное дыхание, не помню ничего, картинка была в учебнике, там кто-то человеку клыки пририсовал, будто он кровь пьет…

Смотрю на мертвого, понимаю, что реанимировать уже некого, вижу торчащие ребра там, где должна быть грудная клетка. Отчаянно соображаю, что тут могло случиться, сьели его, что ли, или кислотой облили, тут же понимаю, что не то, не другое, а что-то такое случилось, чего в двадцать первом веке еще не было.

Закрываю платком лицо умершего – платок исчезает.

Перебираю бумаги на столе, готовый в любой момент отдернуть руки, читаю, перечитываю, замыкание пространства, замыкание времени, тайные знаки, буквы, цифры, хрен пойми, что такое. Полчашки кофе, или что там налито, лучше не трогать, может, он этой штукой и отравился, книга, такую я еще не видел, «Бессонница сна». Хочу открыть, спохватываюсь, я же хотел найти, откуда взялась книга, которая меня чуть не убила…

Первооснову «Часоворота».

Этого не может быть, говорю я себе. И кому я это говорю, себе, который за последнюю неделю увидел все, и даже больше. Снова перечитываю последнюю фразу, убившую меня наповал:

…одним из его любимых писателей был Виктор Каминский…

Еще думаю про однофамильца, дочитываю дальше —

…в частности, его книга «Ночлег для ночи».

Понимаю, что никакой ошибки быть не может. Стою перед часами, которые, наконец-то, нашел. Они показывают без одной минуты час, минутная стрелка перескакивает на двенадцать, тут же на двенадцать скачет часовая стрелка. Говорю себе, что часы испортились. Просто. Часы. Испортились.

Никак не думал, что первоосновой «Часоворота» окажется моя собственная книга.

Вот так.

Говорю себе, что теперь осталось найти книгу. Свою книгу. Ночлег для ночи. Перебрать по алфавиту, по жанрам, по годам, выискать, черт меня дери. Мне кажется, это случится довольно быстро, чем дальше, тем больше я чувствую, что бесконечная библиотека читает мои мысли, подсовывает мне то, что я ищу – а может, мне это только кажется. Выхожу в коридор – что-то происходит, пол и потолок меняются местами, хватаюсь за стену, жду, когда все станет, как было. Мир возвращается на место, стена, которая была справа, почему-то оказывается слева, а дверь в комнату, напротив, справа. Страшная догадка сжимает сердце, я раскрываю книгу, пытаюсь читать, не могу, подношу зеркало, разбираю буквы без труда.

Отчаянно вспоминаю, что я делал до того, как коридор вывернулся наизнанку. Отступаю назад, пол и потолок снова меняются местами, хватаюсь за стену, мир возвращается в привычное русло.

Книга, говорю я себе. Книга, которую написал я сам, будь я проклят, если её не найду. Иду по коридорам, по привычке открываю все двери, может, за какой-то из них окажется выход. Пару раз вижу вдалеке коридора свет, похожий на уличный, сумеречный, бросаюсь туда – нет, только тусклое сияние ламп…

Все еще сжимаю в руке книгу, с которой началось мое путешествие, все еще не могу расстаться с «Часоворотом». Я уже заметил, что книга исчезает, как только я говорю себе, что не уйду отсюда, и появляется снова, стоит мне сказать себе, что я обязательно найду выход.

Почему ты хочешь убить меня, спрашиваю я книгу, почему ты хотела убить меня.

Книга молчит, книга уже сказала мне все, что могла… или нет? Перебираю залы, стеллажи, каталоги, наконец, нахожу то, что искал, издание 3030 года, переработанное и дополненное. Листаю, ищу, сам не знаю, что, большое влияние на его творчество оказали… это уже было… родился в Нью-Лондоне… было… под светом двух лун… А вот…