Ядовитое масло красавки с шипением капало на раскалённый металл. Душистые испарения забивали запах горелого человеческого мяса, но волна чужой боли била в солнечное сплетение и обжигала мозг.
В помещении, где Агескел любил пытать и допрашивать, было благостно и уютно: каменные полы с подогревом, со вкусом подобранные картины (из тех, на которых цветные пятна будоражат эмоции), хорошее освещение, удобная, коллекционная мебель.
Не для всех, конечно, удобная. Вряд ли рабу нравилось лежать в нелепой и вынужденной позе, которая уже сама по себе причиняла страдание.
Однако пленник, привязанный так, чтобы видеть муки раба, выглядел равнодушным и безучастным.
Даже тренированные чувства Агескела не сумели уловить в нём страха. Куда уж томографу? Тупая машина…
Запах горелого мяса стал слишком навязчивым. Энсель заёрзал в кресле и покосился на брата. Агескел успокаивающе кивнул:
— Скоро всё поймём, Кико.
Наедине братья называли друг друга по второму имени. Вторым именем Агескела было Сейво, а сиятельного брата он ласково называл Кико.
Понятно, что эрцог Нарья нервничал. Поймать шпиона в самом сердце родового гнезда. Шпиона наглого и не скрывавшегося совершенно.
Его нашли во внутренних покоях Кико. Пришелец листал его личные записи!
Агескел небрежным жестом велел убрать истерзанного раба и уставился рыбьими глазами на пленника.
Выглядел тот как мужчина средних лет, был светловолос, небрит. Но что-то подсказывало аке (двоюродному брату), что даже с внешностью здесь всё не так просто. Стоило сощурить глаза, как она становилась мутной, как река по весне, начинала меняться и течь.
Эрцог не мешал брату. Лишь наблюдал за ним, более опытным в допросах и пытках. Вот губы его пришли в движение, но звуков не последовало.
Двое прислужников смотрели на эрцога пристально, ловя малейшие изменения в его лице. На их обнажённых телах змеились причудливые, симметричные узоры-шрамы: Агескел любил на досуге вырезать по задыхающемуся от боли живому, соревнуясь с самим собой в изысканности рисунка.
— Собаки, — неожиданно проронил пленник, очнувшись от своих туманных раздумий и подняв глаза на прислужников.
В голосе было сочувствие. До этого он совсем ничего не говорил, а серые глаза смотрели и не видели.
— Собаки, — повторил он.
Прислужники вскочили, но Энсель отмахнулся от них.
— Кто ты, раб? — спросил он, презрительно выпятив губы.
Может, шпион только что отошёл от самогипноза, или находился под действием специальных составов, потому не ощущал ничего и не говорил?
— Это ты — раб, — улыбнулся пленник.
Энсель нахмурился. Агескел возвёл очи горе и изобразил пальцами, что полагается приготовить для дальнейшего допроса.
Руки и лицо пленника уже носили следы пыток, но за суетой вокруг собственной персоны он наблюдал равнодушно.
— Зря вы это затеяли, — произнёс пленник, расправляя плечи, и пластиковые оковы жалобно заскрипели. — Каждому человеку даётся время на оправдание и раскаяние. Но я не вижу одного и причин для другого.
Агескел фыркнул:
— Похоже, он нас хочет запугать, Кико? Бог
Но тут какая-то ниточка в мироздании тренькнула и оборвалась, а взгляд пленника снова стал мутным. Словно кто-то заглянул в комнату его сознания, постоял на пороге и вышел.
Агескел разочарованно хмыкнул, развёл руками. Мол, теперь и пытать бесполезно, пробовали уже.
Дверь засветилась.
Аке прислушался. Не уловив ничего опасного, кивнул.
Электромагнитный контур двери погас, и двое рабов волоком втащили человека в чёрном.
— Ещё один! — прошипел эрцог, и прислужники отскочили к двери, уронив бесчувственное тело.
Агескел встал, мелкими шажками подошёл к распростёртому на каменном полу человеку, склонил на бок голову, прислушиваясь.
— Ну-у… — протянул он, анализируя ощущения. — Этот шпион будет попроще. Я полагаю — эйнит или боргелианин. А ты что скажешь, драгоценный брат?
Эрцог рыкнул на слуг:
— Вон! Все!
Бегство прислужников было скорым.
Агескел хмыкнул и пожевал губами:
— Предлагаешь мне позабавиться самому?
— Два! Два шпиона за один день, Сейво! Им что тут, мёдом намазано? Где твои ловушки и сенсоры! Где охранники?
— Ежели желаешь — уже висят, — развёл аке тонкими худыми руками.
— Знать! Я желаю знать! Кто эта мразь?
— Это? — Акескел легонько пнул лежащего. — Один из секты недовольных нами. Ручки-ножки будем укорачивать? Или всё-таки сначала допросим? Тебе важно, какую именно мать почитает это человекообразное?
— Мать, — хмыкнул эрцог. — Да, я хотел бы видеть его мать! Привязанной к пыточному столу!
Он поднялся из термокресла и подошел, прихрамывая, к мужчине, распростёртому на каменных плитах.
— Кто ты? Отвечай мне! Или ты будешь подыхать так медленно, что все здешние крысы изойдут слюной! — прошипел он.
Агескел изловчился и пинком перевернул лежащего.
— Э, похоже, его башкой приложили, — хихикнул аке. — Но изо рта — течёт, да и биение я слышу. Оклемается.
— Тем хуже для него! Жалкий червяк!