Последний знак

– Я наблюдал за ними сквозь эту щель около часа, потом отрубился. Судя по тому, что Родригес вернулся домой около четырех утра, а девчонка очухалась и ушла около семи, в общей сложности я просидел в шкафу около трех часов, – приглушенно раздалось из шкафа.

– Хорошо, сидите, – Логан сел на кровать Родригеса и похлопал по матрасу, приглашая коллег.

– Ну теперь-то он шутит? – один из патрульных испуганно посмотрел на Тайлера, ища в нем поддержки.

Патрульным не улыбалась перспектива просидеть тут три часа. Но Тайлер лишь пожал плечами. Он точно знал, когда напарник шутит, а когда серьезен, но портить забаву ему не хотел, поэтому присел рядом с ним и тоже похлопал по матрасу.

Когда все полицейские уселись и в комнате воцарилась тишина, из шкафа раздалось шуршание, а затем послышался жалобный голос Эндрю:

– Можно мне выйти? Не могу больше терпеть этот запах.

– Можно, – Логан первым поднялся и открыл дверь шкафа. – Показывайте, что было, когда вы проснулись.

Эндрю выбрался из шкафа и направился на кухню.

– Я посмотрел на графин, хотел убедиться, что Родригес выпил достаточно, чтобы оставаться вялым и послушным. Потом достал пистолет из-за пояса и вернулся в спальню. Разбудил…

– Как вы разбудили жертву? – перебил его Логан.

– Я сказал: «Вставай, ублюдок». Но он меня не услышал. Проснулся, только когда я пнул его по ногам, – Эндрю почесал нос скованными руками.

– Что было дальше? – поторопил его Миллер.

Он не хотел оставлять ему время на додумывание.

– Он начал просыпаться, был как пьяный. Я направил на него пистолет. Он стал что-то мямлить про то, что у него дети, что в тумбочке есть наличные.

Ким продолжала зарисовывать все, что говорил Шин. Выходило что-то наподобие страшного комикса, который должен был закончиться на газоне под окнами.

– А вы?

– Я приказал ему вставать и идти на балкон. Он послушался, пошатываясь, пошел на балкон, по пути оправдывался. Спрашивал, кто я ей: брат, друг или муж. Спрашивал, что я хочу. Говорил, что может озолотить меня. Когда Родригес спросил меня, чего я хочу, я ответил, что хочу, чтобы он умер. Тогда он перестал меня уговаривать. Я сказал ему, что если он прыгнет, то у него останется шанс, если нет, то я точно пристрелю его. Он прыгнул почти сразу. Наверное, наркотики хорошо дали по мозгам и он решил, что я снюсь ему.

– Вам совсем не жаль его? – не выдержал один из патрульных.

– Он был куском дерьма. Почему я должен его жалеть? – переадресовал вопрос Эндрю.

– Ну у него же дети.

– Без него им будет лучше. Я вырос без отца нормальным человеком, и они вырастут.

– Тут можно поспорить, – Логан откашлял эту фразу в кулак, так чтобы только Тайлер понял его.

Напарник с трудом подавил улыбку.

– Что вы сделали потом? – спросил Блант.

– Просто ушел через пожарный выход.

– Что, даже отпечатки не стерли? – уточнил Логан.

– Нет, я был в перчатках.

– Где сейчас эти перчатки? Полагаю, вместе с ключами от квартиры? – Логан вздохнул.

– Да.

– Поехали, будешь показывать, где выбросил улики.

Эндрю указал на мост Селвуд. Когда они прибыли на место, парень отвел полицейских на середину моста, показал, где стоял и куда кидал улики.

Тайлер облокотился на перила и заглянул в мутные воды реки. Блики солнца играли на волнах. Тай вспомнил, как отец впервые взял его с собой на рыбалку неподалеку от этого моста. Улова тогда почти не было, удалось поймать только мелкую рыбешку, и они отпустили добычу. Отец заверял, что, когда они вернутся через год, эта рыбешка оставит целое поколение новых рыб и они смогут славно порыбачить. Уныние вообще было не в духе Оливера. Ведь главным в таких вылазках было время, проведенное вместе. Солнце было таким же ярким, как сегодня, только теплее. Рядом с отцом всегда было теплее. Но теперь казалось, что лето больше не наступит.

Сквозь толщу горестных мыслей до Тайлера донесся голос напарника:

– Будем вызывать водолазов? – Логан обеспокоенно смотрел на него.

– А? Да, конечно. Не самим же нырять за ними, – попытался отшутиться Тай. – Что ты рисуешь? – спросил он, заглядывая в блокнот к Кими.

– Всё, – коротко ответила она и закрыла скетчбук.

После следственного эксперимента Эндрю отвели в камеру. Он даже был рад вернуться сюда: в квартире Родригеса ему было не по себе, особенно после того, как несколько минут он оставался запертым в его шкафу. Запах кондиционера душил его и навевал воспоминания о детстве. В памяти всплывали вещи, которые он старательно пытался забыть.

Единственным воспоминанием об отце у Эндрю были крики и звон битого стекла, которые заглушали теплые и влажные ладошки, плотно прижатые к ушам. Когда отец кричал, Эндрю прятался в шкаф, где точно так же пахло кондиционером для белья. Отец никогда не бил Шина, но мальчик видел синяки на лице и руках матери, и ему было больно за нее. А потом отец ушел, Эндрю не запомнил даже его лица. С тех пор в их доме больше не было других мужчин. Они с мамой остались только вдвоем.

Шин помнил, как страдала мать, поэтому очень боялся ее обидеть. Он делал все, о чем бы она его ни попросила: бегал в магазин, помогал по дому и разное другое.