Был выходной и мы как раз прогуливались по торговым рядам главной рыночной площади Пите, которая размещалась в нижнем городе. Тут всегда кипела торговля, а в особые дни проводились публичные казни за совершение особо тяжких преступлений. Каких-то массовых зверств тут не было, но бандитов-душегубов периодически вешали, а убийц детей и женщин, если был доказан факт того, что жертв было более одной — четвертовали. Такие будничные вещи, как отрубание рук ворам, проводились обычно сразу в застенках городской стражи. Веселья для людей в этом было мало, да и надо было перевязать приговоренного. Все же убить человека цели не стояло, хотя отсутствие даже одной кисти обрекало преступника на жалкое существование и медленную, голодную смерть. Быстрее умирали те, кому отрубали две руки.
Я, кстати, узнал, что ворам не всегда рубили руки, это только если ущерб был значительным. Если попадались дети, то часто их отправляли на принудительные работы, а на «первый залет» ограничивались плетьми. Дальше суровость наказания возрастала: могли отрезать ухо или два, поставить на лоб или щеку клеймо с руной «ВОР». Если человек все же сходил с кривой дорожки, то увечные уши можно было спрятать волосами, а клеймо срезали или шрамировали, так что через пять-семь лет от руны не оставалось и следа, только большой шрам. Я постоянно видел в доках мужчин, которые трудились в поте лица, с недостающим куском уха, шрамами на лбу или щеке, но почему-то думал, что это последствия каких-то специфических травм. Впрочем, мужики из моей бригады быстро мне пояснили, что к чему, удивляясь мягкости нравов на юге королевства.
Тут, впрочем, даже врать не приходилось. Все, с кем я работал, знали, что я человек грамотный и занимаюсь физическим трудом только потому, что не смог устроиться на нормальную работу. Так что мой рассказ о том, как мою задницу спас городской голова, довольно быстро стал хитом, обрастая все новыми и новыми подробностями. Я старался в них не врать о своих боевых навыках: еще кто решит проверить, как долго я выстою против трех противников, но в целом, в рассказах все выглядело не так мрачно, как было на самом деле.
Удивительно, но надо мной почти не потешались и много хвалили голову, который решил вопрос деньгами, а не начал лить кровь.
— Не, ну точно говорю, тот голова — точно правильный мужик! Как все решил! — Вот что я слышал примерно раз в неделю от одного из грузчиков или друзей моих коллег по вольной бригаде.
Оно и понятно. В столице многие люди оказывались изуродованными или покалеченными и за менее тяжкие преступления, нежели то, на которое пошел сердонский трактирщик: кража, укрывательство и последующее избиение группой. Так что к жестким законам отношение тут было неоднозначное.
Когда я и Лу почти вышли с рыночной площади, то столкнулись с маленькой бледной горожанкой, которая прижимала к груди какой-то сверток. Как я догадался — младенца.
Вид у девицы был почти напуганный. Чуть растрепанные волосы, выбивающиеся из-за неплотно натянутого чепца, мятая одежда, синева недосыпа под глазами и чуть припухшие и красноватые от давних слез глаза.
Я заметил, как Лу было потянулась к ней рукой, чтобы остановить и что-то сказать, но девица только зыркнула глазами и скрылась в рыночной толкотне.
Богиня опустила руку, а меня не отпускало тяжелое чувство несоответствия. Я не мог сформулировать, что было не так, но определенно было.
Лу еще секунду постояла, глядя девушке вслед, после чего подхватила меня под локоть и повела прочь с площади.
— Что-то было не так. Неправильно, — тихо сказал я погруженной в задумчивость богине, — что именно?
Она только повела плечом, но через некоторое время все же ответила:
— Подумай, Антон. Что ты видел? Не только глазами, но и своим разумом, — Лу была крайне мрачна. В последний раз я видел ее такой, когда меня пырнули ножом в кабацкой драке, и она опасалась, что я отправлюсь в лучший мир досрочно.
Я чуть прикрыл глаза, буквально на секунду, чтобы не споткнуться и не убиться о грубый камень брусчатки, попытался вспомнить девушку, как я ее видел не только глазами, но и своей ментальной силой.
Я все чаще стал замечать, что теперь у меня проявляется «вторая картинка». Кроме реального мира я начинал видеть еще и средоточие «Я» людей, их ментальные сгустки, души, если так будет проще объяснить. Короче, видел я тех самых светлячков, в которого превращался сам, когда шарахался от богини в моих чертогах.
Вот. Образ молодой горожанки. Печальная, светляк темный, хаотично пульсирующий. Она куда-то спешит, давно плакала. Она в печали — понятно, почему Лу обратила на нее внимание. Думала помочь, пусть и без рассказов о доброй южной богине, которую почитают в шахтерских деревнях.
Лу бросала на меня короткие взгляды, ожидая вердикта. Это была классическая позиция человека, который не хотел говорить первым. Мол, догадаешься — молодец. Не догадаешься — не твоего ума дело.
— Я не понимаю… Я чувствую, что что-то не так, но не могу разглядеть. Что-то неправильно с ее сознанием?
— Вроде счетовод, а считать не умеет, — тихо ответила богиня.