Они были дома одни. Служанке разрешили остаться на ночь у своей матери. Огонь в гостиной прогорел полностью, и пытаться разжечь его вновь не имело смысла. В спальне было еще холоднее, чем в гостиной. Кэт заперла входную дверь и отправилась спать. Лежа в постели, окруженная темнотой, она вспоминала события минувшего дня: они проносились у нее в голове с такой же скоростью, с какой вода после ливня устремляется в сток.
В памяти возникали фигуры: король в серо-коричневом камзоле и замызганных башмаках; Бекингем, роскошно одетый и гораздо больше похожий на всемогущего правителя; Феррус, лишь отдаленно напоминающий человека; взволнованная приключением собака Дидо, с мягкой шерстью и мокрым носом; священник в Уоллингфорд-хаусе, с невыразительным лицом изрекающий банальности; Ричард Кромвель, который пытается прикрыть свой эгоизм хорошими манерами, хотя в действительности ему глубоко наплевать на то, что он причиняет окружающим столько проблем; его хитрая дочь Элизабет, которая сильно обеспокоена происходящим, хотя и получила явное удовольствие, надев красивый кулон с сапфиром.
И сам господин Хэксби: шаркающее, пропитанное вином подобие рафинированного человека. Но, как ни крути, напомнила себе Кэтрин, он ее законный муж. Человек, который спас ее от нужды и научил большему, чем она могла надеяться: проектированию домов и тому, как воплотить эти проекты на практике. И к тому же он очень болен.
Более всего прочего Кэтрин тяготило одиночество. Ей не с кем было поговорить, некому довериться. Даже Марвуд ее покинул. Пожалуй, в этом была ее вина: она очень грубо обошлась с ним в книжной лавке. В конце концов, Марвуд ведь пытался ей помочь.
И лишь позже, намного позже, уже проваливаясь в беспокойный сон, Кэтрин вспомнила о свертке, который дал ей Феррус. Он ведь по-прежнему находился в ведерке для угля в гостиной. Ну и ладно. Кабы ее воля, пусть бы он лежал там вечно. В этом свертке, что бы ни находилось внутри, заключалась причина всех их бед.
Глава 14
Несчастная компания обездоленных проституток
Небо медленно окрашивается размытым красным светом.
Феррус слушает, как дышит Пустобрех. Он трогает ребристые края своих пенни.
Он ждет и ждет, но хозяин все не приходит. Прошлой ночью хозяин пил и валял дурака. Хозяин уснул, и три слуги милорда тащили его, лежащего на спине. Его одежда была расшнурована. Всем были видны его голый живот и открытый рот.
Феррус мог бы сунуть в рот хозяину пальцы и вырвать ему язык.
Свет блестит на разноцветных лужах среди булыжников. Феррус проползает мимо Пустобреха, который вздрагивает во сне, но не просыпается. Он выползает из конуры в утро. Встает и потягивается. Нюхает воздух.
Пахнет свежеиспеченным хлебом. Ох, та мягкая белая булочка с кухни миледи. Голод живет у него в животе, как Пустобрех живет в своей конуре. Хозяин говорит своим друзьям: «Я специально держу Ферруса впроголодь, чтобы он оставался худым. Толстому хорьку не пролезть в кроличьи норы, ведь так?»
Кот из дома, мыши в пляс.
Феррус выскальзывает со двора и идет по длинному проходу вдоль кухни к калитке для слуг, ведущей в парк. Ему хочется белой булочки, а также чудес.
Мокрая трава покрыта росой. На верхушках деревьев вдоль Пэлл-Мэлл туман. Леди и джентльмены крепко спят. Утки рисуют линии на поверхности длинного канала. Конюхи и лошади делают цок-цок, цок-цок. Тощие мальчишки и худые служанки выгуливают толстых собак. Собаки задирают лапы у каменного джентльмена, который вечно стоит в конце канала. Собаки гадят где хотят и когда хотят.
Никакой канализации для них, никакой.
Феррус обходит парк снаружи. Он трясет палкой и издает звуки, если люди подходят близко. Мужчины гоняются за ним. Но Феррус бегает быстро, быстрее ветра.
Доброй молодой леди нигде нет. Никаких чудес сегодня утром. Лишь тот высокий худой мужчина в камзоле цвета дерьма, с длинной шпагой, который приезжал вместе с леди и дрожащим дедом. Человек-дерьмо выходит из ворот в стене в конце парка. У него в руках лист бумаги, он идет и размахивает им.
Мужчина в камзоле цвета дерьма не видит Ферруса. Феррус прячется за деревом и наблюдает, вдруг молодая леди идет следом. Но леди нет. Только другой мужчина, толстый как бочка. Он крутит головой. Оба идут в проход, который ведет к Уайтхоллу.
Нет чудес. Нет леди. Нет еды. Нет слов.
Гостеприимство госпожи Далтон явно истощалось. Нет, прямо сказано ничего не было, но Элизабет чувствовала это по тону крестной, по блюдам, которые она заказывала для них с отцом, и по отсутствию хозяйки дома в гостиной. Раньше им с отцом частенько не удавалось уединиться, поскольку госпожа Далтон постоянно была с ними. Теперь же все обстояло наоборот.
Во вторник после завтрака Кромвели прогуливались под ручку в саду, как обычно по утрам, если не шел дождь. Так они могли поговорить без свидетелей. Отец был в хорошем расположении духа после вчерашнего вечера в Уоллингфорд-хаусе. Он даже выглядел моложе. Радость или, по крайней мере, облегчение сгладили морщины на его лице.