Последний выдох

Здесь под ногами было чисто, и он позволил себе закурить. Сьюки, вспоминал он, принесла с собой фляжку, и было это… какого же числа?.. в марте, что ли?.. восемьдесят шестого года. Совершенно верно, в марте, под вечер Страстной пятницы, и этот день показался им вполне подходящим для захоронения.

Сначала они решили, что Гудини жил именно здесь – в узком двухэтажном доме с кирпичным первым этажом и оштукатуренным вторым и зубцами, как в крепости, на крыше, как будто владелец собирался нанять лучников для отражения атаки снизу, – и удивились тому, что всемирно известный фокусник довольствовался столь непритязательным особнячком. Позже, впрочем, они узнали, что этот дом предназначался для слуг. Дом Гудини находился в сотне ярдов южнее; он сгорел в тридцатых годах. Однако и это место являлось частью былого владения Гудини. И прекрасно подойдет для того, чтобы спрятать маску. «Спрятать палец там, где полно его отпечатков», – сказала Сьюки.

Сейчас Салливан с тревогой разглядывал дом. Все двери и окна были заколочены покоробившимися от времени листами фанеры, но на крошечном балкончике второго этажа стоял горшок с зеленым растением. Разве в последнее время в Л.-А. были дожди? Листья пальм, под которыми он лез, были сухими, как тысячелетние мумии. Неужели здесь живет кто-то из бездомных?

Он решил затаиться здесь на некоторое время и посмотреть, не выйдет ли кто-нибудь на балкон, услышав шум снизу.

Салливан вспомнил, что они со Сьюки чуть не убились, пробираясь вверх по склону шесть лет назад, потому что все это случилось «в разгар «времени бара», как выразилась тогда Сьюки, ощущали твердую поверхность ступеньки, прежде чем поставить на нее ногу, и шершавую кору дерева, не успев схватиться за ветку. Но Сьюки переполняло истерическое веселье, она вела светские беседы с воображаемыми гостями и то и дело принималась распевать трудно узнаваемые отрывки из «Мессии» Генделя. Салливан же постоянно шепотом просил ее заткнуться.

Нет, похоже, что в маленьком замке никого не было. Салливан немного расслабился и, попыхивая сигаретой, рассматривал заросший кустами склон позади дома. Он заметно приблизился со времени предыдущего посещения этих мест – куча обвалившегося грунта доползла уже до каменной арки, примыкавшей к южному торцу дома, и отрезок резных мраморных перил криво торчал позади и выше арки, как выбеленная временем грудная клетка, выставленная на всеобщее обозрение оползнем, снесшим часть кладбища.

Тут он подскочил и уронил сигарету на каменную площадку, неожиданно услышав голос на той самой лестнице, по которой только что вскарабкался:

– Клянусь бородой, бородой-дой-дой…

Салливан скрючился за аркой со стороны дома, а пение продолжалось:

– Я дуну и плюну, и я тебя сожру, старый сердитый козел.

«Это тот самый бродяга, – тревожно думал он. – Идет за мною, а мой пистолет, как назло, спрятан в машине».

Но тут же усмехнулся – нечего паниковать. Всего-навсего бездомный бродяга, напомнил он себе. Забыть о нем и взять «маску» из гаража, который, к счастью, уцелел. Салливан вытянул ногу и затоптал дымящийся окурок, но тут его передернуло, потому что слова о старом козле заставили вспомнить о тролле, который, согласно этой самой сказке, жил под мостом. «Пожалуй, – подумал он, с усилием возвращая улыбку на лицо, – не следовало мне переходить сломанный мост по доске».

Он выпрямился, вышел на ярко освещенную солнцем площадку и зашагал по старому бетону, стараясь не задевать ногами рассыпанные камни.

Гараж с открытыми дверями, тоже в форме арки, представлял собой странную постройку с фасадом, усыпанным вмурованными в штукатурку и до сих пор держащимися в ней мелкими булыжниками, и с двумя широкими крепостными зубцами на крыше; изнутри стены тоже были отделаны камнями, а задняя была выгнутой, как будто для улучшения акустики.

Сделав всего несколько шагов, он резко повернул голову налево и увидал, как из-за угла дома появилась сухонькая старушка, одетая в белое платье, которое, вероятно, было когда-то элегантным, но с тех пор в нем не один год спали, а еще, похоже, занимались какими-то слесарными работами; грязные ноги старушки были обуты в полуразорванные пластиковые шлепанцы. Громко хлопая ими по цементу, она заковыляла к нему.

– Полагаю, вы не хотите лишиться своего имени? – требовательно осведомилась она.

Тут Салливан услышал, что бродяга прибавил шагу и поднимается по ступенькам вслед за ним, продолжая напевать: «И твой домик улетит».

Салливан сорвался с места, бегом устремился в гараж, чуть не споткнулся, громко топая, вбежал в него, присел на корточки у задней стены и принялся разгребать голыми руками рыхлую землю, которая показалась ему слишком холодной.

– Где же, мать ее… – пробормотал он себе под нос и тут же нащупал кусок фанеры, которой они со Сьюки накрыли «маску» Гудини. Он замер, хоть и слышал, что к гаражу приближаются мужские шаги. Здесь же не Гудини похоронен, напомнил себе Салливан, это даже не его призрак. Набрав полную грудь воздуха, он откинул фанерку, подняв тучу пыли.