Последний вампир

Немого Игнат узнал сразу, едва медленно и осторожно, всего лишь на сантиметр приподнял голову, сморгнул и закатил глаза. Немой стоял на опушке ельника, массивную фигуру выгодно подсвечивало заходящее солнце, рельефно оттеняя складки суровой ткани костюма-тройки, подчеркивая светом грубую фактуру лица, играя бликами на пистолетном никелированном стволе. Морда у немого багровая, не иначе снял минуту назад противогаз и бросил его, наверное, там же, где и Сергач, сразу за забором.

В свободной от огнестрельного оружия руке немой держал кусок коричневого картона с надписью красным толстым фломастером. С похожими картонками бродят хмурые парни по стихийным рынкам на московских окраинах. На таких же картонках, точно такими же печатными буквами у тех хмурых парней написано: «КУПЛЮ ЗОЛОТО», а на картоне в руке немого значится: «ПУЛИ СЕРЕБРЯНЫЕ»...

6. Диагноз: «вампир»

Пальцы на затылке Игнат сцепил по собственной инициативе, команд типа «руки за голову», «за спину», «вверх», естественно, не прозвучало, поскольку конвоир был немым. Сергач шагал, то и дело оглядываясь, немой мотал башкой, указывал подбородком направление следования. Следовали вдоль еловой опушки, забирая все время вправо, шли недолго, минут пять-шесть, и пришли к дороге, к воротам, к «Мерседесу» на дороге у приоткрытых ворот.

Ельник закончился пеньками. Колючие деревья на подступах к дороге вырублены. Для лесной дорога хороша — укатана, утрамбована. И все равно, на лесной дорожке, пусть и замечательной, на фоне еловых пней, пускай и аккуратных, — все равно, блестящая черная машина с затемненными стеклами смотрится предметом инородным, чужим и чуждым.

Возле машины сидел доберман. Один. Собака встретила Игната глухим рычанием, подняла задницу, показала зубы.

«Так и есть, — подумал Сергач, — всего одна тварь осталась боеспособной, остальные вырубились. Отменно вышколенной своры больше нет, всего лишь одному псу повезло, и, надо же, служит. Сказано ему „место“, или, скорее всего, приказано жестом сидеть и бдеть, охранять тачку, он и бдит. А ведь, наверное, и в его собачьей психике не все ладно после гибели на его собачьих глазах одиннадцати сородичей...»

За спиной грянул выстрел, оборвал пространные размышления о собачьей выучке, долге и верности, заставил Сергача вздрогнуть. Вздрогнул и пес в последний раз. Серебряная, за неимением свинцовой, пуля попала точно в собачью переносицу, убила собаку наповал. Отслужил верный Руслан или Бобик, пал от руки хозяина. Жалко псину, честное слово, ни в чем не виноватое рабское создание...

Бесшумно открылась задняя автомобильная дверца. Ствол толкнул Сергача промеж лопаток, Игнат полез в машину. Ствол давил в позвоночник, немой прилип к пленнику, влез в тачку следом, бросил небрежно под ноги табличку с надписью про пули, сел вполоборота к Сергачу, убрал щекочущий спину ствол, нацелил в лицо, в переносицу. Игнат повернул голову, ствол перенацелился в висок. Игнат смотрел в затылок джентльмену за рулем, разглядывал тонкую шею, педантичную стрижку, пергамент ушных раковин. Залезая в машину, Сергач имел и не упустил возможности увидеть благородный профиль мужчины у штурвала «мерса», оценить качество его костюма, белизну сорочки, заметить необычный галстук-бабочку, перстень с монограммой на мизинце левой руки. Джентльмен в годах, но не преклонных, холеный и гладкий, породистый. Все что угодно можно подделать, кроме породы. Галстук-бабочка делает большинство особей мужского пола похожими на официантов, но только беспородное большинство. Перстень на мизинец нацепить может всякий, но лишь у меньшинства он врастет органично в палец. Купируйте хвост дворняге, побрейте ее и покрасьте, но она все равно не будет похожа на шоколадного от рождения добермана, убитого серебряной пулей.

Игнат молчал. Еще шагая под конвоем, Сергач решил придерживаться тактики молчаливого ожидания инициатив противной стороны. Недаром в шестерках ходит немой, безъязыкий амбал, знать и Сергачу лучше помалкивать, знать — прикусить язык будет куда благоразумнее.

Молчал и благородный джентльмен на переднем левом сиденье. Молча изучал отражение Сергача в зеркальце над лобовым стеклом. Когда же их отраженные зеркалом взгляды пересеклись, холеный денди заговорил с растрепанным пленником:

— Вам нравятся обэриуты, Игнат Кириллович? — Голос тот же, что и на аудиокассете. Тот же голос вещал бред про «строги мори». Но кто такие, черт побери, обэриуты, а? Знакомое, черт возьми, слово. ОБЭРИУ — это мистическое учение? Это секта?.. Нет, блин, это совершенно из другой оперы! Точнее, не из оперы, из литературы. Это не секта, а литературная секция — Объединение Реального Искусства. Сергач ожидал вопросов из каких угодно областей, кроме литературоведческих, а потому, конечно, опешил, но виду не подал.

— Игнат Кириллович, не затруднит ли вас послушать мое подражание Николаю Олейникову? Мои дерзкие потуги на стихи?