Последний удар сердца

Прудников послушно уселся. Широкоплечий гигант, он, казалось, несколько стеснялся своего роста, а потому немного сутулился. Тем временем капитан внутренней службы включил видео, и на экране замелькали обнаженные детские тела: это был отвратительный порнофильм для педофилов с гомосексуальными склонностями.

— Ну что, Прудников, снова хочешь сказать, что это не твое?

— Начальник, что ты от меня хочешь… — Илья демонстративно отвел взгляд от монитора. — Что ты тут дело из пальца высасываешь, зачем весь этот цирк с порнухой? Я следаку все еще полгода назад сказал, у меня уже и суд был. Дело закрыто, приговор «Умышленное убийство, совершенное общеопасным способом», статья 105, пункт «е», девять лет. Чего вы меня на этап не отправляете? Вам бы головной боли меньше…

Илья говорил правду. В этом следственном изоляторе, расположенном в небольшом подмосковном городе, он сидел уже десятый месяц, то есть все время следствия.

Осужденный уже готовился к этапу, однако буквально через неделю после вынесения приговора начались разные непонятки. Илью дважды переводили из камеры в камеру, в каждой из которой сидели «дятлы», провоцировавшие его на драку, однако, умудренный тюремным опытом, Прудников старался не реагировать на провокации. Его вещи во время шмона перетряхивались с особой тщательностью. И вот сегодня ему неожиданно объявили: мол, во время последнего обыска в вещах Ильи был обнаружен нетбук с детской порнографией, оперчасть ходатайствует о возбуждении нового уголовного дела по позорной для честного арестанта 242-й статье Уголовного кодекса — «Незаконное распространение и оборот порнографических материалов».

То, что нетбук с педофильской порнухой был банально подброшен во время обыска, когда вся хата находилась на прогулке, сомнений не вызывало. Оставалось лишь догадываться, кто решил подставить Илью по такой гнилой статье и с какой именно целью…

— Короче, Прудников, рисую тебе твои ближайшие перспективы, — капитан хищно улыбнулся. — Вариант первый. Ты остаешься тут, и уголовное дело по двести сорок второй идет в производство. Через пару дней об этом будет знать вся тюрьма. Ты сейчас еще «мужиком» сидишь. Обещаю: через два, максимум через три дня тебя за такую статью обязательно опустят, пойдешь жить под нары. И так — до нового суда. После приговора с довеском за «порнуху» отправишься на зону в том же кукарекающем качестве… если, конечно, до нее доедешь. Вариант второй. Сейчас с тобой переговорит один человек из Москвы. Если ты ему понравишься — твоя жизнь может сильно измениться к лучшему. Насколько к лучшему — ты даже и не представляешь… Ну, что скажешь?

Предложение выглядело совершенно неожиданным и темным, однако Илья промолчал. Ведь тюрьма уже научила его никогда не выказывать ни удивления, ни заинтересованности.

— Так будешь с ним говорить? Большой человек, специально к тебе из Москвы приехал!

— Давно ни с кем с воли не базарил, — Прудников с равнодушным видом передернул плечами. — Давайте, гражданин начальник…

— Вот и хорошо… — Опер набрал на телефоне внутренней связи какой-то номер, бросил пару фраз.

Спустя минуту в кабинет вошел одетый в штатское незнакомец, которого Прудников никогда прежде в этом СИЗО не видел. Чернявый, с подвижным лицом и топорщившейся на нем черной щеткой усиков, этот человек неуловимо напоминал майского жука из мультфильма. Оперативник вскочил, козырнул и вышел в коридор. Чернявый несколько минут молча рассматривал Прудникова, затем неожиданно улыбнулся.

— Ну что, Илья Петрович Прудников, приблизительно таким я вас и представлял. Давайте знакомиться.

У чернявого был приятный баритон, его манера держаться и подчеркнутое обращение на «вы» располагали к себе. Однако Илья оставался совершенно равнодушным. Ведь большинство неприятностей у арестантов случаются как раз от таких вот обходительных внешне ментов.

— Как скажете, — спокойно молвил Илья.

— Значит, светит вам девять лет усиленного режима. Пока что девять, потому что после повторного суда наверняка добавят. И вам абсолютно нечего сказать в свое оправдание.

— А зачем? Разве это что-то изменит?

— Конечно, не изменит, — согласился чернявый. — Скажите, Илья Петрович, а вам себя не жаль? Вам ведь всего тридцать один год. На волю вы выйдете в сорок… если выйдете, конечно. С подорванным здоровьем, букетом болезней и полным отсутствием жизненных перспектив.

После этих слов Прудников окончательно утвердился в мысли, что чернявый — очень опасный тип, в беседе с которым надо тщательно фильтровать каждое слово. Ведь если менты начинают давить на жалость — тут обязательно следует ждать подвоха.

Подвоха, впрочем, пока не наблюдалось. Похожий на жука мужчина довольно складно пересказал биографию подследственного, особо остановившись на том, что у него почти не осталось на воле родных и близких.

— Ладно, — закончил он. — Теперь пора и мне представиться. Зовут меня Борис Аркадьевич, и служу я в Федеральной службе исполнения наказаний. Больше вам знать про меня пока что не надо. Скажите — вы хотели бы выйти на свободу до срока? Ну, скажем… уже на этой неделе?