Последний суд

Выйти на свежий воздух и вновь ощутить на себе теплые лучи солнца было равносильно пробуждению от кошмара, когда ты просыпаешься и понимаешь, что это был только сон. В полном молчании Аргайл с Флавией пересекли двор, сели в машину и проехали примерно с милю.

Вдруг Флавия схватила Аргайла за руку и попросила:

— Останови машину. Скорее.

Он остановился у обочины, и Флавия выскочила на воздух. Она выбежала в поле, протиснувшись в брешь забора, тянувшегося вдоль дороги. Поодаль от нее мирно паслись коровы.

Аргайл подошел к ней. Флавия тяжело дышала, глядя перед собой невидящим взглядом.

— Что с тобой?

— Ничего, все в порядке. Просто захотелось вдохнуть свежего воздуха. У меня было такое чувство, словно я задыхаюсь. Господи, как это было ужасно.

Джонатан не видел смысла как-то комментировать ее слова. Они молча пошли вдоль поля.

— Ты задумалась, — сказал Джонатан. — У тебя есть какие-то догадки?

— Да, — ответила она, — есть. Но я предпочла бы, чтобы их не было. Только не спрашивай: я сама еще не все поняла до конца.

— Пойдем, — сказал он немного погодя. — Пора ехать. Когда ты начнешь действовать, тебе станет лучше.

Флавия кивнула, и они вернулись к машине. Доехав до гостиницы, Аргайл отвел Флавию в бар, заказал ей виски и заставил выпить.

Несмотря на принятые им меры, прошел целый час, прежде чем она подняла голову и сказала:

— Ну, что ты обо всем этом думаешь?

Аргайл тоже не переставая размышлял о состоявшейся встрече.

— Я впервые встретил человека, которому и в самом деле было бы лучше умереть. Но ты, очевидно, спрашиваешь о другом.

— Да ни о чем я не спрашиваю. Я просто хотела услышать нормальный человеческий голос. Но я вижу, что даже ты подрастерял свой всегдашний оптимизм.

— А я вижу, что у нас появился еще один резон разобраться в этой истории. Возможно, в жизни миссис Ричардс это ничего не изменит, но мы теперь связаны обещанием.

ГЛАВА 17

В половине восьмого вечера, в полном изнеможении, Джонатан загнал невредимый «бентли» Эдварда Бирнеса в гараж его дома, поднялся на крыльцо и позвонил.

— Флавия! — послышался восторженный возглас из гостиной, когда дверь ему отворили. — Ты как раз вовремя.

Вслед за голосом появился и сам генерал Боттандо.

— Моя дорогая девочка, — закудахтал он, — как я рад тебя видеть.

И, не сдержав совсем уж непрофессиональных эмоций, заключил ее в объятия и крепко стиснул.

— Что вы здесь делаете? — спросила пораженная Флавия.

— Все в свое время. Ты плохо выглядишь, тебе нужно срочно выпить рюмочку чего-нибудь подкрепляющего.

— Лучше стаканчик, — сказал Аргайл. — А потом закусить.

— Хорошо. А после этого вы расскажете нам, чем вы все это время занимались. Когда сэр Эдвард передал мне твои слова, я понял, что мне пора лететь в Англию и наконец увидеться с тобой. Мне кажется, ты категорически не желаешь возвращаться на родину, — сказал он, первым входя в гостиную.

— А чем вы занимались все это время? — поинтересовалась Флавия, проходя вслед за ним.

— Как ты относишься к джину сэра Эдварда?

— Отлично.

Бирнес наконец вышел из тени и принялся исполнять обязанности хозяина. Он разлил джин в высокие стаканы и раздал присутствующим, после чего хотел деликатно удалиться, но любопытство пересилило, и он уселся на стул, приготовившись слушать.

Аргайл улыбнулся, когда Бирнес сел рядом с Боттандо. Его бывший работодатель и нынешний босс Флавии походили друг на друга как братья-близнецы: оба солидные, благодушные, темноволосые, в темных, хорошо пошитых костюмах. Единственной разницей было то, что у одного из них седина была чуть посветлее. Их вид оказывал умиротворяющее действие. После всех этих убийств, погонь и невыносимо тяжелого разговора с несчастной пожилой леди мирная беседа в спокойной обстановке с генералом Боттандо и сэром Эдвардом знаменовала собой возвращение к нормальной жизни, в которой молодые люди могли в полной мере рассчитывать на покровительство и заступничество своих влиятельных друзей. Убаюканная комфортной обстановкой и изрядной порцией джина, Флавия начала медленно оттаивать и в конце концов почувствовала, что может позволить себе немного расслабиться.

Однако о событиях минувших дней она рассказывала весьма сумбурно, перескакивая с одного на другое, все время запинаясь и что-то обдумывая. Джонатан не узнавал ее.

— Оказывается, она — его мать, — начала она.

— Кто?

— Эта женщина в Глостершире.

— Чья мать?

— Мюллера. Она отправила его из Франции в сорок третьем, а сама осталась. Потом ее арестовали немцы. А позже она решила, что для него будет лучше остаться у приемных родителей в Канаде.

— Это точные сведения? — начал Боттандо, но умолк, увидев, как она нахмурилась. — Да, надо же, как интересно.

— Она была женой Гартунга и одновременно любовницей Рукселя. Как тесен мир, правда?

— Да уж, действительно. А это как-то объясняет, почему убили Мюллера? Или того же Эллмана?

— Пока не знаю. Я говорила вам, что настоящее имя Эллмана — Шмидт?