Последний сторож

Тем временем на Бродвее зажглись уличные фонари, потом озарился светом Линкольн-центр, и крылатые шагаловские персонажи вновь закружились в воздухе.

Однако я недолго предавался размышлениям на тему, как проходит мирская слава: мне помешал усевшийся за мой столик мужчина, который довольно нахально уставился на меня своими заплывшими голубыми глазками.

На вид ему было лет тридцать. Длинное туловище на коротковатых ногах, нос картошкой под низким лбом, багровый бычий загривок; неопределенного цвета волосы зачесаны назад волной, щеки чуть обвислые и тоже багровые. На первый взгляд — наружность довольно простецкая, однако в глаза бросалось какое-то несоответствие: большие, красные и короткопалые кисти выглядывали из рукавов шикарного пиджака, а на волосатом пальце поблескивал похоже что настоящий брильянт. Через минуту рядом с нами уже суетился чернявый официант с сережкой в ухе, одним молниеносным движением раздвинувший маленький столик и водрузивший на него обернутое льняной салфеткой ведерко со льдом и торчавшей в нем литровой бутылкой водки «Шопен». Не успел он отойти, над столиком навис мой сосед.

— Никак соотечественник — судя по лицу? — обратился он ко мне.

Я кивнул, и он со вздохом облегчения опустился на стул.

— Меня зовут Куба, — сообщил он, удостоив меня чересчур уж крепким рукопожатием. Некоторое время мы сидели молча, потом, ткнув пальцем в обложку журнала, он поинтересовался: — А вы, случаем, не слыхали о лотерее Кейна?

Спрашивать об этом было излишне. Все без исключения телеканалы вот уже два месяца кряду только и вещали что об этой лотерее. О ней знал весь мир.

Тут для порядка я должен напомнить молодому поколению читателей, что одной из величайших нетленок Д. Д. К., упрочившей его славу и умножившей состояние, была дизайнерская разработка и создание новой, ставшей подарком мужчинам всего мира, независимо от религии, цвета кожи и политических убеждений, модели облегающих трусов из королевского хлопка. Трусов, которые, как единодушно отмечали критики от моды, однажды и навсегда высвободили мужские ягодицы из плена анонимности. К каждой паре прилагались купон с пятилетней гарантией и лотерейный билет. Выигравший в лотерее получал дюжину легендарных трусов с автографом, а также место ночного сторожа в замке сроком на год, с ежемесячным окладом в двести тысяч долларов.

Стоит ли удивляться, что эта должность стала пределом мечтаний не только сотен тысяч амбициозных молодых американцев, но и миллионов нелегальных эмигрантов, по многу лет ожидающих получения гринкарты, дающей право на постоянное пребывание в Штатах. А награжденный Пулитцеровской премией за цикл эссе о моде на Ближнем Востоке Джон Фриман написал в «Нью-Йорк таймс», что лотерея Кейна — символ демократии и реальное воплощение «американской мечты».

Розыгрыш состоялся в Вашингтоне и стал гвоздем программы празднования Дня независимости. Днем позже Кейн неожиданно умер, и личность победителя не получила должной огласки. Признаться, я даже не мог бы с уверенностью сказать, кто в этой лотерее выиграл.

— Это был я. — Представившийся Кубой мужчина залпом выпил стопку «Шопена» и неторопливо, со знанием дела наполнил ее снова.

Либо мошенник, либо с приветом, подумал я, продолжая потягивать пиво. Мужик невесело усмехнулся и, как будто прочитав мои мысли, укоризненно покачал головой:

— Вижу, вы мне не верите. В таком случае позвольте, я расскажу вам историю своей жизни.

Что оставалось делать? Кивнув, я налил себе очередной стакан.

Рассказ Кубы

Наперед предупреждаю, что образование у меня не ахти какое, и красиво выражать свои мысли, как это делают наши великие поэты, писатели, кинорежиссеры и авторы научных книжек, я не умею. Замечу только, что помыкался я будь здоров как. А чтоб не быть голословным, скажу, что в деревушке Зажече, где я увидел свет, у отца с матерью нас было шестеро. Отец мой был кузнецом видным и не отказывал себе в удовольствиях.

Жили мы в страшной нужде, и в пять лет единственным подарком ко дню рождения мне была хворостина — коров пасти. Вскоре мать объявила нам, что к ноябрю ждет хворобы. Потребовала от отца прекратить гулянки и всерьез задуматься, потому что он теперь единственный глава семьи. Но к тому времени дело уже зашло — отец пустился во все тяжкие и вдобавок окончательно разленился.

В ноябре мать, как и пообещала, слегла. Болезнь быстро развивалась, пока ее не ухайдакала. А сразу после похорон отец всю нашу шестерку роздал по людям.