Последний спринтер

– Как полномочный представитель Всемирного Комитета Здоровья я должна быть свидетелем этого самого чудовищного за последние года нарушения закона, – с достоинством произнесла Эльза. – Или вы думаете, что после сегодняшнего дня наш Комитет будет смотреть сквозь пальцы на все проделки «профи»? Нет, синьор Волжин! Я знаю, вам всегда не хватало твердости в отношении к ним, но сегодня их песенка спета, «профи» уже не выйдут из – под контроля ВКЗ. Кстати, вы слышали, что Центр Спорта в Хьюстоне скоро будет закрыт?

– Да? Вы думаете, вам это удастся?

– Можете считать, что нам это уже удалось. Решается вопрос о принятии нового закона о спорте. Более строгого. Профессиональный спорт будет запрещен для всех. Вы понимаете, для всех. Не только для организаций, но и для частных лиц.

– Вы страшная женщина, синьора Эльза. Вы подумали, как нам будет скучно без Спортивного Центра в Хьюстоне?

– Разминка! – послышался голос Прентиса.

– Нет, – возразил Джонсон, лениво двигая челюстями, – сегодня не так. Еще две минуты сижу.

Прентис уже привык к таким поправкам. Конечно, Бобу видней, он давно сам себе тренер, а Прентис, по сути, его ассистент.

– Игорь, – предложил Боб, – поиграем, как вчера?

– Давай.

– Монтгомери, – сказал Боб.

– Сальников, – ответил Волжин.

Эту игру они придумали накануне, когда встретились в Комитете по охране и почти сразу нашли общий язык. Выяснилось, что Боб говорит по-русски. («Мечтал работать разведчиком и выучил, а теперь разведчики никому не нужны, зато русский очень кстати»). А уже разговорившись они поняли, что оба знают и любят спорт, я поклоняются одним и тем же кумирам, и их кумирами были не отчаянные «профи» последних лет, чьи рекорды создавала варварская спортивная наука, а те настоящие герои спорта, которые еще не знали тонкого научного расчета и транжирили свое здоровье на удавление нерационально, но за победу дрались, как звери.

Волжин был мальчишкой, а Джонсон даже не родился, когда их кумиры заканчивали свой путь в спорте, но воспоминания детства – самые яркие, и Волжин помнил и переполненные трибуны Лужников в дни соревнований, и тренировки знаменитых легкоатлетов, на которые он бегал поглазеть, имея такую возможность; а Джонсон, пятнадцати лет попав в Хьюстон, мог целыми часами просиживать в Музее спортивной славы, просматривая старые записи Олимпиад и крупных чемпионатов, и старый спорт он знал не хуже Воджина, даже лучше, потому что знал его еще и изнутри.

И вот Боб заявил, что США – первая спортивная держава мира. Волжин не согласился. И началось. Они стали бросаться громкими именами, загоняя порой друг друга в тупик, ведь в некоторых видах СССР и США не были равны, и тогда, если называлось не равнозначное имя, один из них призадумывался и говорил: «Нет, не то. Этот раунд я выиграл».

– Джо Луис, – предлагал Боб.

– Лемешев, – отвечал Игорь.

– Не то. Кассиус Клэй.

– Горстков, – отвечал Игорь.

– Не то! Джо Фрэзер.

– Лагутин. Ну, ладно, Боб, этот раунд ты выиграл. От мрачной группы экспертов отделился Альвар Густафссон, тоже член Всемирного Координационного Совета, и, подойдя к Волжину, сказал:

– Бьерн Борг.

Волжин задумался, и Джонсон опередил его:

– Джон Макинрой.

– Чесноков, – вспомнил, наконен, Волжин.

– Не то! – в один голос откликнулись Джонсон и Хустафссон.

«Ну, держись, великий спринтер!» – подумал Волжан и объявил:

– Вячеслав Веденин.

– Томас Вассберг, – незамедлительно отозвался Густафссон. А Джонсон скромно заметил:

– Пропускаю.

– Густафссон, – сказал Тустафссон.

– Это ты, что ли? – улыбнулся Волжин.

– Нет, Томас Густафссон, олимпийский чемпион. – Хайден! – радостно закричал Боб. – Эрик Хайден.

– Евгений Куликов, – спокойно ответил Волжин. – Если угодно, Игорь Малков.

Вдруг Джонсон поднялся. Откинув одеяло, встряхнул расслабленными мышцами. Прентис показал ему секундомер и, щелкнув кнопочкой, убрал в карман. Барокамеры были уже отсоединены, и великий спринтер медленно пошел к дорожке, переступая длинными, как у страуса, ногами, под лоснящейся черной кожей которых красиво перекатывались натренированные мускулы, и остановился возле белой линии старта, проведенной в шестнадцати ярдах от входа в Тоннель. Таков был разбег Джонсона.

Все стояли и молча смотрели, как он разминается. Потом Боб снова сел в шезлонг, накрылся одеялом, и Прентис с коротышкой принялись яростно растирать его мышцы, выдавливая на черную кожу белые червячки пасты из голубого тюбика. В воздухе разлился резкий и пряный запах.

Снова подошел Густафссон.

– Стэнмарк, – сказал он.

– Братья Маре, – откликнулся Боб.

– Жиров, – сказал Волжин и добавил:

– Вот что, пора переходить к легкой атлетике. Брумель.

– Шеберг – сказал Густафссон.

– Дюмас, – сказал Боб.

– Не то, – ответил Воджин обоим.

– Ладно, – прищурился Боб, – Бимон.

– Санеев.

– Ортер.

– Седых.

– Эшфорд.

– Кондратьева.

– Льюис.

– Борзов.

– Оуэне, Мактир, Ханне, Смит, Кэлвин Смыт, Лэттш! Кинг, Флойд, Уильяме, Сэнфорд, Ридлик…

– Остановись, Боб, – сказал Преншис. – Вкалываю суперэкспресс.