Последний солдат Третьего рейха

В госпитале меня без особого энтузиазма осмотрел терапевт. Я сразу понял, что общение с грязными оборванцами вроде меня для него — каторга. Он ощупал меня, а в заключение засунул палец в рот, проверить, в каком состоянии у меня зубы. Что-то написал на карточке, прикрепленной к моим документам, и меня послали дальше, к столу хирурга. Там проверили мои документы пять-шесть санитаров. Они попросили меня снять одежду, которую я набросил на плечи. Какой-то грубиян сделал мне укол, и меня отправили в здание госпиталя, где находились постели для больных. Там снова просмотрели мои документы, а затем произошло настоящее чудо: мне дали койку — чурбан, накрытый серой тканью. Ни одеял, ни простыни не было. Но зато я оказался на настоящей постели, в сухой комнате и под крышей.

Я бросился на койку. Голова разламывалась от лихорадки. Я так привык спать на земле, что никак не мог приспособиться к мягкому чистому матрасу. В комнате было еще несколько коек вроде моей. Там лежали и стонали солдаты, но я обращал на них внимания не больше, чем постоялец на гостиничную обстановку, если она ему не по вкусу. Я снял часть одежды и вместо одеяла укрылся шинелью и простыней. Так я лежал долго и пытался не думать о боли в животе.

Прошло какое-то время. Появились два санитара. Ни слова не говоря, они стащили с меня одеяло.

— Перевернись, дружок, и подставь нам свою задницу. Прочистим тебе кишечник.

Прежде чем я успел понять, что происходит, они поставили мне клизму и пошли к следующему пациенту. В моем кишечнике разливалось несколько литров воды.

Я не разбираюсь в медицине, но меня всегда поражало, как можно ставить клизму тому, кто страдает от поноса. Так или иначе, после того, как эту операцию повторили еще дважды, мои страдания еще усилились. Я только и делал, что ходил в уборную, которая находилась на некотором расстоянии от госпиталя. Приходилось пробираться под леденящими порывами ветра. Так что, может, пребывание в постели мне и помогло бы, но такие прогулки свели всю пользу на нет.

Через два дня меня объявили выздоровевшим и отправили обратно в роту, хотя я еле волочил ноги. Моя рота находилась совсем рядом, километрах в десяти от штаба дивизии, в крохотной деревушке, из которой ушла половина жителей. Я был ужасно рад снова увидеть друзей — а там были все, в том числе и Оленсгейм. Но состояние мое было не лучше того, когда я прибыл в госпиталь.

Ближайшие мои друзья — Гальс, Ленсен и ветеран — суетились вокруг меня, пытаясь хоть как-нибудь помочь мне. Они особо настаивали на том, чтобы я вливал себе в глотку как можно больше водки. Это, говорили они, единственное средство от болезни. Однако я посещал туалет все чаще. Вид моих кровавых экскрементов заставил забеспокоиться ветерана, который сопровождал меня на случай, если я потеряю сознание. По настоянию друзей я дважды пытался пробиться в госпиталь, но там было полно раненых из-под Киева, а мои бумаги свидетельствовали о том, что я выздоровел.

Мне стало совсем плохо. Я не вставал с койки. Друзья несколько раз несли за меня караул и выполняли другие задания. В роте, которой по-прежнему командовал Весрейдау, все шло хорошо. Но мы оставались в районе военных действий, а значит, в любую минуту могли отправиться на позиции. Весрейдау понимал, что я не смогу продержаться в боевых условиях.

Как-то вечером, через неделю после выписки из госпиталя, у меня начался бред. Я и не подозревал, что в небе происходило кровопролитное сражение.

— С другой стороны, тебе даже повезло, — пошутил Гальс.

Он отважился поговорить обо мне с Весрейдау. Тот объяснил ему:

— Мой мальчик, мы в ближайшее время отводим войска. Нас переводят в оккупационную зону, в ста километрах западнее. Конечно, там нам тоже предстоит много работы, но по сравнению с нынешним временем это будут каникулы. Упроси друга продержаться еще сутки. И скажи всем, что мы уезжаем. Вскоре нам всем станет легче.

Гальс щелкнул каблуками и как ураган вылетел из штаба. Он заглядывал в каждую встречную избу и распространял радостные новости. Добравшись до нас, он вывел меня из бессознательного состояния.

— Сайер, ты спасен! — крикнул он. — Скоро мы уезжаем. Нас ждет настоящий отдых.

Он повернулся к солдатам, которые жили в избе вместе с нами:

— Надо дать ему побольше хинину. Парню надо продержаться еще сутки.

Как я ни был слаб, веселое настроение Гальса передалось и мне.

— Ты спасен! — повторял он. — Сам понимаешь: с такой лихорадкой тебя наверняка отправят в госпиталь, а потом еще дадут отпуск. Ну и повезло тебе!

От каждого движения у меня возникала резь в желудке. Несмотря на это, я начал собирать вещи. Все вокруг были заняты тем же. Поближе положил пачку писем. Почтальоны дивизии выдали мне кучу корреспонденции. От Паулы было не меньше дюжины писем, что значительно облегчило мои страдания. Пришли весточки и от родителей: они укоряли меня за долгое молчание. Написала даже фрау Нейбах. Пересилив себя, я ответил всем, хотя из-за лихорадки, наверное, писал бессвязно.