Последний [СИ]

Мне, кажется, еще совсем чуть-чуть и я задохнусь, потеряю сознание, а может и умру. Впрочем, в тот же момент картинка свалки замещается на ровно бескрайнюю морскую даль, где на первый план выступает не сине-пепельная вода, а те же бескрайние дюны мусора. Только представленных в основном пластиковыми мешками, бутылками, коробками, ведрами, стульями, столами, в небольших промежутках которого едва волнуется черная, густая, точно нефть, вода. Я вижу в той мусорной клоаке спутанных сетями дельфинов, почерневших от нефти, безжизненных птиц. Вижу гибель живого, дышащего моря, океана, и, пожалуй, малой речушке, загнанной в подобные границы мусорных свалок, городов.

Картинки меняются быстро… На них я едва успеваю приметить ручейки в лесных далях, заваленных хламом, почву искореженную, покрытую отходами… Я наблюдаю мутирующих от гари, ядовитых отходов или человеческих экспериментов животных с двумя головами, восьмью ногами… Созерцаю лежащие, вдоль береговой линии, огромные туши китов, застывших на боку и в предсмертной агонии всего-навсего вздрагивающих плавниками, очевидно, вошедших наполовину собственными телами в грязный, вязкий и почерневший песок. Вижу морские бухты, где вода багряная от крови убитых людьми дельфинов… Стонущих, кричащих, и из последних сил пытающихся прорваться сквозь натянутые сети… Я слышу их зов, чувствую их страх, ощущаю запах ихней крови, который перемешивается с горечью дыма свалок и вырубленных лесов.

И не в силах это терпеть, кричу сам… Я вскидываю вверх обе руки, и раскрытыми ладонями смыкаю свой рот и видимость того ужаса, что натворили со своей планетой, со своей Землей и Матерью люди, относящие себя к виду человек разумный.

— Надо формулировать правильные вопросы, — внедряется в наступившую тишину голос инопланетянина, и мне, кажется, он звучит как-то по-злому. Точно пришелец был уверен, что я одобряю его действия… их действия по уничтожению людей, и буду тревожиться в данный момент лишь о себе. Но внутри меня пустота, боль и потеря… Тоска столь сильная, непереносимая… Она наполнена понимание безвозвратности всего прошлого, не только не возможностью для человечества, что-либо поправить, но и для меня просто сказать «люблю» папе и Сашке… Рексу…

— Я этого не делал… Не делал! Я мальчик, ребенок! — громко и вновь кричу я, стараясь выплеснуть мою тоску на того, кто был повинен в ней. Тот, кто не дал мне погибнуть, как людям или только, что виденным мною китам, дельфинам, птицам, оставив зачем-то жить и это осознавать. Слезы выплескиваются из моих глаз и я начинаю рыдать, склонив голову, сотрясаюсь от испытанного ужаса и горя, пронзающего мое маленькое тело болезненным всхлипом. Я крепко вжимаю ладони в собственные щеки, так как делал когда-то после потери мамы. Я собираю слезы в ладони, точно сдирая с кожи щек и даже с сомкнутых глаз. Я вжимаю подушечки пальцев в уголки глаз, запрещая им течь, останавливая их движение, где-то внутри глазниц.

И замираю…

Неподвижно… Порой лишь горько всхлипывая и судорожно передергивая плечами, ощущая собственную безысходность, как последнего человека Земли.

— Я знаю, что ты сие не делал… Посему-то мне и удалось отстоять твою жизнь перед моими соплеменниками. Посему-то ты и жив, мальчик, — очень ровно говорит инопланетянин. А я медленно поднимаю голову, отстраняю от своего лица ладони и смотрю прямо на него. Наблюдая, как его то ли средний, то ли указательный палец, ласково оглаживает нижнюю, и без того выступающую губу, делая ее более объемной и меняя на ней цвет с коричневого на прямо-таки шоколадный. Сейчас справа от меня в стене больше нет экрана, демонстрирующего на самом деле безумие вида человека разумного, его самонадеянности обратившейся, впрочем, гибелью в первую очередь против него самого.