Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов

Юрген уже не скрывал, что он знает русский. В первые месяцы его пребывания на фронте, в первые годы войны в России знание русского могло вызвать подозрения. Но здесь, в Германии, это никого не удивляло. Почти все немецкие солдаты, проведшие достаточно много времени в России и общавшиеся по самым разным вопросам с местным населением, научились худо-бедно объясняться на русском. На улицах городов можно было встретить солдат и офицеров в немецкой форме, говоривших между собой по-русски, они и были русскими. В деревнях и тех же городах было полно остарбайтеров, добровольно или по принуждению приехавших в Германию и работавших на промышленных и сельскохозяйственных предприятиях.

— А по-польски умеешь? — спросил Фрике.

— По-польски умею, — ответил Юрген.

— Значит, разберешься. Буковки-то те же.

— А зачем? — повторил свой вопрос Юрген.

— Да ты посмотри, посмотри. Сам поймешь.

Юрген наконец взял газету, развернул, прочитал огромную шапку на первой странице: «Конференция руководителей трех союзных держав — Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании в Крыму».

— Посмотри, посмотри, что эти стервятники нам уготовили, — повторил Фрике.

— Стервятники на падаль слетаются, — сказал Юрген, — а мы не падаль, мы еще поборемся.

— Отлично сказано, обер-фельдфебель Вольф! Так кто же они? Соколы, что ли?

Юрген перевел взгляд на большую фотографию, на трех весело беседовавших и улыбавшихся пожилых мужчин. Слева, в шапке пирожком и серой шинели, сидел Черчилль. Он был не так уродлив и толст, каким его изображали на карикатурах, узнать его можно было только по неизменной сигаре во рту. У среднего на плечах была какая-то накидка или плед, он казался изможденным, череп просвечивал сквозь редкие седые волосы. Это был, конечно, Рузвельт, потому что правого Юрген узнал сразу, это был Сталин. На нем была серая шинель, как на Черчилле, и военная фуражка с кокардой. Сталин хитро улыбался в усы и, казалось, довольно потирал руки.

— Обрати внимание на явные следы вырождения на их лицах, — продолжал между тем Фрике. — Рузвельт, этот ставленник масонов и евреев!.. Парализованный, в чем душа-то держится, а продолжает судорожно цепляться за власть, отдавать преступные приказы, как будто хочет напиться напоследок как можно больше крови. Нет, на самом деле им движет ненависть, ненависть к немецкому народу и немецкой культуре, извечная ненависть масонов и евреев к Германии и немецкому порядку Он неспособен прислушаться к голосу разума, ради удовлетворения своей ненависти он готов погубить нас — единственный оплот борьбы с большевизмом. Этот немощный старик — главное препятствие для заключения сепаратного… — Фрике поперхнулся. Ему показалось, что он сказал лишнее.

Юрген, шевеля с непривычки губами, прочитал подзаголовок под римской цифрой «I»: «Разгром Германии». Читать об этом не хотелось, по крайней мере сейчас.

— Я могу взять это с собой? — спросил он.

— Конечно. Дело-то не быстрое и тяжелое. Ты, наверно, за весь прошедший год столько не прочитал, даже по-немецки.

— Нам это без надобности, — ответил Юрген. — А что-нибудь еще кроме газеты было?

— Рисунки какие-то, низкопробная мазня. Посмотри, если хочешь. — Фрике вынул из кожаного планшета несколько разрисованных вдоль и поперек листов бумаги и протянул Юргену.

Это были эскизы плакатов. На одном солдат с лицом деревянного истукана и в шапке с большой звездой пронзал штыком кусок карты с надписью: «Германия». Этот кусок напоминал испуганную, сжавшуюся в комок и прикрывшую голову руками женщину. Поверх рисунка шла надпись крупными буквами, возможно, это была заготовка для другого плаката: «Ты еще не убил немца? Тогда убей его!». Юрген повторил это вслух, по-немецки.

— Там так написано? — спросил Фрике. — Какой ужас! Это то, о чем я недавно говорил, только в большевистском варианте. Какая человеконенавистническая пропаганда! Можно ли представить что-нибудь подобное в немецкой армии?! Ты это своим солдатам покажи, обязательно покажи. А что в газете вычитаешь, то сначала мне расскажи, а потом опять же им, солдатам. Больше ничего говорить не надо. Правду, одну только правду.

* * *

Через пару дней вечером Юрген собрал свой взвод. Все расселись на скамьях, с наслаждением вдыхая запах оттаявшей земли, еще не начиненной осколками и не пропитавшейся тротиловой гарью. Его бывшее отделение заняло первый ряд. Они и раньше-то верховодили во взводе, а теперь солдаты других отделений и вовсе без их разрешения пикнуть не смели.