Дороги никакой не было. Мы просто петляли среди одинаковых песчаных дюн, расчерченных параллельными дорожками. Словно в японском саду. Иногда от машины шарахалась какая-нибудь мелкая тварь вроде суслика. Убегала, задрав хвост. Пару раз я видел длинных змей. Безразличные ко всему, они боком струились по крутому склону. Еще мелькало вдалеке нечто вроде антилопы, я не успел разглядеть. Машину закрывали тучи пыли. Наконец за очередным барханом мы вырулили к пятачку утрамбованной земли. Полуразвалившаяся хибара, рядом — потрепанный армейский грузовик. Вот тут меня и будут держать, мелькнула мысль. Томас нажал на тормоз:
— Выходите.
Сам выпрыгнул следом. Пошел к хибаре, махнул мне рукой: давай, мол, за мной. Среди четырех стен, кое-как прикрытых остатками потолка, стоял низенький столик, рядом — пара соломенных тюфячков и корзина, накрытая чистой тряпкой. Томас жестом пригласил садиться. Полез в корзину, вынул пару свежих, мягких лепешек, минеральную воду, фрукты, сыр — с виду козий. Забрался рукой под свой тюфяк, достал записку, внимательно прочитал. Поджег зажигалкой, бросил на пол, улыбнулся:
— Ешьте, не стесняйтесь. Нам еще долго ехать.
Еду мы умяли быстро, оба были голодны. Я закурил предложенный «Данхилл».
— Куда вы меня везете? — повторил свой вопрос. Томас с хрустом надкусил сочное зеленое яблоко:
— На базу «Наджам уль-джихад», «Звезда священной войны». Это самая крупная наша база в стране.
— Но зачем?
— Вы сами должны все увидеть, своими глазами. Увидеть и понять, что мы — сила.
— Я и так верю.
— Не нужно никому верить на слово, — улыбнулся Томас. — Вы же трезвомыслящий человек, программист. Такие, как вы, верят только фактам. Я тоже не люблю пустой болтовни. До одиннадцатого сентября я не верил, что мы по-настоящему способны перевернуть мир. Теперь это факт. Америка со всей ее мощью не смогла остановить наших воинов. А их было всего несколько человек. Представляете, что будет, если вступит в бой вся армия ислама?
— Представляю… — сумрачно сказал я. — А кем вы были в Штатах, если не секрет?
— Преподавал арабский язык в университете. Писал для нескольких журналов, занимался переводами. Защитил диссертацию о ранней суфийской поэзии. Еще вел в Бруклинской мечети детскую религиозную школу.
— И теперь вы здесь? Почему?!
— Потому что умные люди всегда выбирают сторону сильных. — Он внимательно, с любопытством, на меня посмотрел, ожидая реакции. Не дождался. — Америка — колосс на глиняных ногах. Они говорят, что арабы угрожают миру. Какая чушь! Вы слыхали о доктрине Монро?
— Нет. Не интересуюсь политикой.
— Напрасно. Доктрина Монро вначале гласила: «Западное полушарие — для США». Потом им показалось мало, и доктрина теперь звучит так: «Весь мир — для США». Не согласны?
— Мне на самом деле наплевать.
— Очень жаль. — Быстрым движением Томас вернул на переносицу указательным пальцем сползшие очки. Такой типичный, бессознательный преподавательский жест. — Мне тоже когда-то это казалось неважным. Гораздо интереснее было изучать наследие великого Аль-Газали, чем копаться в грязном белье продажных политиканов. Как прекрасно умер имам Газали! Он проснулся рано утром, как обычно, вознес молитвы, а затем спросил, какой сегодня день. Его младший брат Ахмад ответил: «Понедельник». Тогда имам попросил принести ему саван, поцеловал его, лег и со словами «О Аллах, с радостью подчиняюсь тебе» испустил последнее дыхание. Разве это не вдохновляет, скажите?
Я пожал плечами:
— Но при чем тут Америка?