Последний пророк

— Тебе надо знать кое-что. Мой Господин отпустил юношу, который совершил святотатство, покусившись на священную поляну богов. Я бы этого не допустил, потому что если ради богов не проливается кровь, в нашем мире наступает хаос. Я опасался, что решение моего Господина отпустить юношу рассердит богов и разрушит существующую гармонию. Но именно я нарушил равновесие, когда пошел против его воли. Послушание — сердце гармонии. Когда я не повиновался моему Господину, я создал дисгармонию.

Она в недоумении посмотрела на него, а он продолжил:

— Юноша не был отпущен на волю. Я послал ягуаров следом за ним, и они схватили его на дороге. Его продали владельцу рудника по добыче небесного камня, и он отправился на север, в шахты, чтобы в тяжелом труде прожить там остаток своей короткой жизни.

23

С тяжелым сердцем и с намерением отправиться на поиски Аоте, Ошитива шла по коридорам в покои Господина Хакала, чтобы просить его отпустить ее. Она не хотела рассказывать ему ни о том, что по велению Мокиикса ужасная судьба выпала Аоте, ни о том, что его Главный Министр не выполнил приказа своего Господина. Она собиралась сказать ему, что слышала об этом от торговцев и верит, что это правда.

Когда она нашла его, он сидел, угрюмый и печальный, на троне, единственным его собеседником был Чи-Чи на своем насесте.

Ошитива была поражена, увидев слезы на лице Хакала.

— Почему ты плачешь, Мой Господин? — спросила она шепотом.

— Уже никогда больше на свете не будет такого города, как Толла! Стены храма, покрытые золотом, серебром, кораллами, небесными камнями и перьями, чтобы ослеплять своим великолепием. — Он смахнул слезы со щеки. — Но больше его не будет! Все превратилось в пепел! И это моя вина! — закричал он. Хакал был в отчаянии. — Мокиикс оказался прав! Я попал под твои чары! Я стал слабым.

— Что ты говоришь? — ужаснулась Ошитива.

— Я говорил тебе, что ради блага моего народа я даровал юноше жизнь, — произнес он дрожащим голосом, — что отпустил юношу, только чтобы пошел дождь, но Мокиикс увидел то, что действительно было в моем сердце и чего я не хотел признавать. Я отпустил юношу, желая сделать приятное тебе. Я страстно желал тебя. Я поставил свои личные желания выше нужд моего народа, выше потребностей моих богов! — закричал он. — А теперь мы наказаны за мои преступления.

— Нет! — возразила она ему, положив ладонь на его руку. — Сострадание — не преступление. Мой Господин, Аоте не знал, что поляна была священной. Он ведь простой юноша, сын земледельца, который выращивает кукурузу, ты это знал. Слепая любовь ко мне вела его сюда, и он случайно натолкнулся на запрещенное для всех место. Я уверена, боги не так жестоки, чтобы требовать крови невиновных людей.

Он неожиданно поднялся на ноги, взял ее за плечи, притянул к себе и так крепко обнял ее, будто хотел выжать из нее дух. Он рыдал, зарывшись в ее волосы и осыпая ее шею и плечи слезами. Ошитива тоже крепко обняла его и заплакала, словно желая смыть своими слезами его боль. Если бы все можно было вернуть назад, остановить Аоте, чтобы он не пошел по тропе и не нарушил священного табу!

Потеря родного города и лучшего друга, гибель его великой империи и предательство его богов — вся эта боль Хакала вылилась в его глубоком поцелуе. В его поцелуе было и страстное желание, и острый голод, которого он не испытывал прежде.

А Ошитива больше уже не думала об Аоте и прошлом. Теперь для нее существовал только Хакал: его крепкое, мускулистое тело и горячая кожа и непонятные слова, которые он бормотал ей на своем родном языке и которые так волновали ее сердце. Он положил ее на ковер и снова обнял, и они слились в общем желании, она покорилась ему — ее принцу, ее Темному Господину.

Немного позже, когда они лежали вместе на тростниковом ковре, Хакал приподнялся и посмотрел на чудо-девушку в своих объятиях. И не было больше печали в его глазах, и не было грусти и чувства одиночества, которые она так часто видела. Его темные глаза под густыми бровями теперь были теплыми и сияли, как угольки в костре, разведенном холодной зимой.

— Почему боги оказались благосклонны ко мне, не знаю, — признался он, нежно поглаживая ее по волосам, — я всю свою жизнь был одинок. Я воспитывался во дворце в окружении множества слуг и множества друзей, и все же я был одинок. Возможно, так было, потому что я — тлатоани, и я всегда знал, что мое главное дело — мой народ, моя семья и мои боги. Надо ли мне исполнить какой-то долг перед своим сердцем, я никогда не знал. Мы с женой не любили друг друга, да это было и не нужно. Мы женились, так как этого требовал долг. Я клянусь тебе, мой воробышек, что я не понимал причин моей грусти, пока не познал счастья быть с тобой. И сейчас я себя чувствую так, будто туча ушла и я впервые увидел солнце. Хотя мы оба рождены в разных мирах и поклоняемся разным богам, теперь мы вместе и не расстанемся никогда. Я не знал, что мое сердце изголодалось, но теперь, когда оно насытилось, я никогда не забуду этот голод. Я сделаю тебя счастливой.