А на Ромашова Горький произвел тягостное впечатление. Деревня деревней, и даже не сказать, что большая, а какая-то растянутая в разные стороны. Скучно, пыльно, уныло… Даже само его название внушало тоску. Ну, писатель, ну, говорят, даже великий, но звучит-то как?! Надо же додуматься так унизить и сам город, и его жителей! Вот интересно бы узнать, за что до такой степени возненавидел их тот, кто принял это безмозглое решение о переименовании Нижнего Новгорода в Горький? Хотя, с другой стороны, и раньше название было не ахти. Новгород, но Нижний. Как бы так себе, второй сорт… Тоже довольно унизительно! Стоит город на слиянии Волги и Оки, ну, назвали бы его Волгоокск, что ли!
Однако как бы назывались тогда жители? Волгоокцы? Волгоокчане? И особенно волгоокчанки… Странновато звучит… Хотя не более странно, чем горьковчане или нижегородцы с нижегородками…
Ромашов спохватился, что думает о какой-то ерунде, когда Андреянов ткнул его в бок и сказал:
– Пошли, позвоним Борьке Лозикову. Поищи пятнашку.
Напротив небольшого здания вокзала стояла деревянная будка телефона-автомата. Ромашов вынул из кармана телогрейки пятнадцатикопеечную монету и усмехнулся: как давно он не звонил ни по какому телефону! Ни по уличному автомату, ни по обычному квартирному или кабинетному аппарату! С того летнего дня 1937 года, когда один за другим набирал номера родильных и детских домов Москвы, разузнавая, не подкидывали ли им новорожденных близнецов: мальчика и девочку.
Теперь он их, можно сказать, нашел. Теперь они почти в его руках!
Ромашов встал около выбитого окошка (отчего это в телефонах-автоматах везде и всегда выбиты стекла?!) и от нечего делать стал смотреть, как Андреянов набирает номер.
Ответили сразу. Мембрана сильно резонировала, и до Ромашова донесся приятный женский голос:
– Алло! Приемная начальника Гутапсбыта!
– Борис Борисович на месте? – напряженно спросил Андреянов.
– Да, конечно.
Кажется, секретарша несколько удивилась вопросу. В самом деле, где быть начальнику Гутапсбыта в шестом часу вечера, если не на рабочем месте?
– Позовите его к телефону, пожалуйста, – задушевно попросил Андреянов.
– Кто спрашивает?
– Скажите – Толик.
– Толик? – удивленно повторила секретарша. – А фамилия ваша как?
– Борис Борисович отлично знает мою фамилию, уверяю вас, – ухмыльнулся Андреянов. – И советую поторопиться, барышня: ваш начальник будет очень огорчен, если не сможет поговорить со мной как можно скорее.
– Борис Борисович! – крикнула секретарша. – Вас спрашивает какой-то человек, говорит, что он Толик. Будете говорить?
Ответа Лозикова Ромашов не слышал, однако, судя по тому, как поспешно женщина сказала:
– Переключаю! – ее начальник просто жаждал пообщаться с неведомым Толиком.
– Привет, Борис Борисович! – жизнерадостно воскликнул Андреянов. – Узнаешь старинного друга Толика?
Он предостерегающе глянул на Ромашова, и тот отошел на шаг. Похоже, Андреянов не хотел, чтобы Ромашов слышал его разговор с Лозиковым. А впрочем, и так все было понятно по отдельным репликам.
– Что? Голос, говоришь не изменился? – продолжал Андреянов. – Да я и сам почти не изменился, в чем очень бы хотелось тебя убедить. Мы тут с товарищем проездом, в гостиницу идти неохота, охота поспать в приличной квартире… И проголодались мы, а талонов нам наши растяпы-бухгалтерши забыли, понимаешь, к командировочным удостоверениям прикрепить. Найдется ли в это трудное время в моем родном городе приличный ресторанчик, чтобы старинные друзья могли встретиться и выпить за это дело? Что? У тебя дома будет удобней? Отлично. Тогда как договоримся? Мы-то? Мы около вокзала топчемся. Помню ли я, где находится Губапсбыт? Да вы в уме, товарищ Лозиков? – Андреянов залился издевательским хохотом. – Как же это я могу забыть, где находится такая важная горьковская организация?! Но я бы предпочел там не появляться. Лучше сразу поехать к тебе домой. На трамвае?.. Ишь ты, а личной машиной не обзавелся, что ли? Неужели уволил Сидорова? По-прежнему возит начальника? О, да ты молодец, Борька!
Андреянов даже засмеялся от радости и, прикрыв мембрану ладонью, громко шепнул Ромашову, который, впрочем, и так это понял:
– Сидоров по-прежнему работает! Это великолепно!
И он снова вернулся к разговору с Лозиковым:
– Ну, значит, договорились. Через полчаса-час мы у тебя, на Минина. Привет секретарше! Она хорошенькая? Повезло тебе!
Андреянов повесил трубку и повернулся к Ромашову:
– Готов спорить, что секретарша у него – пальчики оближешь и что он с ней спит. Я тоже брал к себе в приемную только хорошеньких и спал с ними напропалую. Ах, с кем же я только не спал!
Андреянов мечтательно облизнулся с видом мартовского котяры-гуляки и вдруг лукаво усмехнулся:
– А на тебя, Колдун, тоже бабы заглядываются!
Ромашов вытаращил глаза, вдруг вспомнив Люсю Абрамец: единственную «бабу», которая, если так можно выразиться, на него «загляделась». Откуда про нее известно Андреянову?!
А тот уже ухмыльнулся издевательски:
– Что, обрадовался? Зря! Это была какая-то старушонка.
И захохотал, но в следующую секунду голос его резко изменился: