Последний приют призрака

– Да я что, спятил? – ухмыльнулся Андреянов. – Слушай меня… Я в той же «Горьковской коммуне» прочитал одну интересную заметочку: мол, разгулялся в нашем славном городе преступный элемент, такие-сякие, плохие ребята гужуются вовсю, несмотря на то что весь советский народ горбатится ради победы, и все такое прочее. А я в свое время со всяким народом знакомство водил! Был у меня зам, Борька Лозиков, хороший мужик: когда меня пришли арестовывать и Гутапсбыт наш начали потрошить, он припрятал самые опасные для меня бумаги. Альбина Сергеевна, моя жена, которая, царство ей небесное, сгинула в АЛЖИРе[76]… она тогда у нас бухгалтерию вела. Едва увидела, что ко мне в кабинет милиция входит, сразу запаниковала и в бегство ударилась, все счета и накладные наши бросила, а Лозиков – молодец, не сплоховал. Если бы не он, я бы не пятерку, а десятку отхватил, можно не сомневаться, а то и пятнашку.

– А сколько отхватил бы сам Лозиков, если бы не припрятал те счета и накладные? – хмуро спросил Ромашов, который совершенно не верил в дружбу между народами, а также отдельно взятыми людьми.

– Циник ты, – хмыкнул Андреянов. – А я верю, что Борька нам и сейчас поможет. Понимаешь, он, как и я, просто не способен жить честно – на одну зарплату. Он такой же гешефтмахер, как я. И вот два таких мозга, как его и мой, – мы в наше смутное время можем сделать куда больше, чем в мирное. Да еще если он оставил моего прежнего шофера – Сидорова. Тот мне по гроб жизни обязан – когда голодали в тридцать втором, я его семью от смерти спасал, из деревни вывез, а там все повально мерли… Сидоров мне был, как пес, предан, надеюсь, и сейчас таким остался. Мы вовсю развернемся! Сейчас уголовникам лафа – все силы псов-мусоров направлены на вылов шпионов, вроде тех, которыми мы с тобой сейчас еще являемся. Так что давай окрас сменим, Петр-Павел, который ничуть не святой! И заживем как достойные люди, а не жалкие гиены, предатели родины. Нашей, между прочим, социалистической родины… Или ты в самом деле жаждешь угодить этому Штольцу, который с тобой какие-то поганые опыты проводил?

У Ромашова перехватило дыхание.

Глаза его уже немного привыкли к темноте, но все-таки выражения лица Андреянова он не мог разглядеть.

– С чего ты взял? – наконец смог выговорить.

– Да я же не без глаз, – тихо ответил Андреянов. – Я же видел, в каком состоянии ты приходил с допросов. Как будто это был не допрос, а поединок, в котором ты постоянно проигрывал.

– Поединок?.. – повторил Ромашов, схватившись вдруг за голову, словно мозг его пронзила игла, причинив страшную боль – и в то же время принося облегчение.

…Допросов как таковых не было. У Ромашова вообще создавалось впечатление, что Вальтер Штольц знает о нем больше, чем следовало бы. Он знал, например, что Ромашова зовут на самом деле Пейвэ Мец, знал о его работе в Спецотделе, а потом во 2-м оперативном. Знал, конечно, о событиях восемнадцатого года… В общем-то, удивляться тут совершенно нечему было: если Вальтер и в самом деле дружил с Грозой, тот ему все и рассказал. Однако, ничего не спрашивая у Ромашова, Вальтер заранее знал и о Гале с Клавой, и о бегстве из больницы имени Кащенко, и о Люсе Абрамец, и о докторе Панкратове, и о Тамаре Морозовой, и об их с Сашей эвакуации в Горький, и о том, что они поселились в доме Ольги Васильевой… Знал и даже о тетрадке с записками Грозы, найденной его сыном Сашей в развалинах дома, о котором Ромашов даже вспоминать боялся.

Ромашов о допросах помнил только, что его приводили в кабинет к Вальтеру и тот предлагал ему сесть. Потом… потом Ромашова охватывала сонливость, он ощущал тяжесть во всем теле, и особенно веки становились такими тяжелыми, что не поднять. А после этого он ничего не помнил, кроме странного ощущения, будто спал – и вот проснулся.

А ведь кому, как не самому Ромашову, знать, что человек, погруженный в сон, может стать игрушкой в руках гипнотизера! И Вальтер играл с его памятью, как хотел, пока Ромашов находился в состоянии сомнамбулизма, будучи абсолютно отрешенным от всего мира и подчиняясь только командам Вальтера. Ах да, вот почему он не насторожился сразу: Вальтер не смотрел ему в глаза, он находился сзади, а дремота все равно подступала и становилась неодолимой… Ну что же, только гипнотизеры высокого класса могут погружать подопытного в сон, глядя ему не в глаза, а в затылок!

Был ли Вальтер таким могущественным, или его сила индуктора увеличивалась только по отношению к Ромашову, который оказался для него прекрасным, покорным медиумом?

Видимо, таким же медиумом, такой же игрушкой в руках Вальтера стал и Монах, которому внушено было задание покинуть группу после приземления и добираться не до Горького, а до Сарова или Дивеева, чтобы там обосноваться и попытаться отыскать некое тайное захоронение, упомянутое на той странице записок Грозы, которую Ромашов «прочел» в свое время глазами Панкратова. В тех же записках, как понял Ромашов, было указано точно место, где спрятан артефакт, имеющий для Вальтера Штольца столь огромное значение.