Для молодых людей, уставших от внутренних проблем страны, такого рода представления являлись настоящим праздником. На этой маленькой сцене они хотели видеть надежду, любовь, красивых девушек, слушать стихи — пусть даже все это и примитивно. Они дети тех, кого считали «темными» и у кого не было молодости. Придет время, и эти молодые люди вернутся к молитвам и богослужению. И никакая революция их не остановит. Здесь находились разжалованные чиновники и оказавшиеся тут по долгу службы молодые мужчины. Уставшие к вечеру, сбежавшие из дому, все они находили приют в таких заведениях. Наша труппа не была похожа на них. Дни сменялись днями, но мы нигде и никогда не оставались голодными, потому что у нас имелась сила. Если раньше меня пугали новые места, закрытые двери — то теперь я уже привык. Мы моментально занимали свои позиции. Зурна, кларнет и добытый Доктором барабан — все шло в ход. Теперь это было уже не искусство. Мы не испытывали ни гордости, ни стыда. Давали представления, ставили новые спектакли (типа «Румяной девушки»). Бывало и такое, что мы сидели на берегу реки у костра и просто кипятили воду. Женщины, разложив белье на камнях, валиком стирали его. Мы были в Средней Анатолии и, не зная куда идти, направлялись к солнцу на юг.
— Не отлично, но все же можно что-то сделать, — говорил довольный Пучеглазый.
Между кофейнями организовали представления. По два, три человека играли на сазе. Тут же имелось варьете. Между кофейнями шла конкуренция. Канатоходец давал представление, когда музыкант, играющий на сазе, отдыхал.
Пучеглазый придумал нам номер, имеющий отношение к варьете. Как всегда, наши спасители — Хаккы, Горбун и Дядька, которые с каждым разом увеличивали число своих музыкальных инструментов. Они стали нашей опорой. Масуме и Мелек выступали в сопровождении певцов-арабов. Основной их задачей было нарядиться и сидеть. Делать что-либо большее у нас не было возможности. Однако и это приносило неплохие доходы. Однажды Азми сидел в кофейне за столом с инженерами. Он поднял глаза и заметил кого-то.
— Смотрите, это разве не Хаккы? — удивленно спросил он.
Да это был Хаккы; одетый в шикарный плащ, который был стянут в поясе. Рядом с ним Горбун.
Через несколько часов Хаккы уже переоделся. Только на этот раз на нем были элегантные брюки и в руках блестящий саз с металлическим корпусом. Не веря своим глазам, мы вышли на прогулку и на время забыли о своих вопросах.
Вечером повторилось то же самое. Опять новая одежда, ходжа был поражен. Потом мы заметили, что Пучеглазый хихикает.
— Мы в затруднительном положении, — сказал он. — Граница открыта. Люди пересекают ее. Можно и нам сходить туда и обратно.
— Что ты, Пучеглазый, это же незаконно, — возразил ходжа.
— Можно и так, а может, и нет, — смеясь, проговорил Пучеглазый. Потом, глубоко вздохнув, произнес: — Да нет, просто пошли купить пару брюк. Дядьке, Хаккы. Мы же для себя. Закон тут ни при чем.
— А потом?
— А потом нашлись покупатели. Мы хорошо заработали на этом. Девушки тоже были с нами. Им тоже кое-что перепало. Вот только на обратном пути они закапризничали и не хотели отдавать надетые на них вещи. А когда мы заставили их это сделать, они кричали и плакали, будто на них напали разбойники. Сначала Дюрдане наорала на них, а потом не выдержала и тоже расплакалась.
— Таможенники, комиссионные, все по закону, — продолжал Пучеглазый.
Пучеглазый был благородным человеком и с каждой своей сделки выделял каждому из нас какую-то часть.
— Удивляюсь я этому человеку. У него с собой никогда не бывает денег. Что он за чародей такой, — говорил ходжа.
— Народ ходит через границу, туда и обратно раза по четыре-пять. Покупают уйму вещей, — рассказывал Пучеглазый. — Проблем с продажей нет. Покупатели находятся тут же… Вот странные люди. С босыми ногами, зато на голове шапка. Синие трусы, шелковая рубашка и галстук.
В кофейне и молодые, и пожилые говорили об этом, как о чем-то пошлом.
— Бандит — святое существо, — странно пошутил Азми.
Ходжа повторил свое грустное признание: