Последний поцелуй

Затем раздаётся громкий треск, и на мгновение задумываюсь, что она сломала мне спину. И я падаю назад, а она на меня сверху.

Кашляю и чувствую, как горят у меня рёбра. Может быть, они сломаны. Из меня вырывается стон, когда Елена отваливается от меня, а Василий своими большими руками помогает мне встать прямо. Он ласкает меня, передвигая руками по мне такими нежными движениями, что я узнаю эти прикосновения.

– Ты ранена, милая?

Я провожу рукой по своим рёбрам и прижимаюсь к его большой груди.

– Думаю, у меня впали лёгкие.

– Нет, – говорит он ровным странным голосом. – Иначе ты не смогла бы прокричать моё имя.

Он не похож на себя обычного, поэтому я смотрю вверх. Но он не смотрит на меня, и его взгляд упирается в женщину, лежащую на ковре. Глаза у Елены открыты, а шея странно изогнута, и она не движется. Тот треск, что я услышала, был переломом шеи. Василий убил её.

Мне даже не жаль её. Она была сукой.

– Отличная работа, – говорю я ему.

– Это было легко, – бесшумно бормочет он. – Просто один щелчок, и все проблемы решены, кроме одной. Теперь у Братвы нет лидера. Мы превратимся в пыль, как муравьи без королевы.

Я хмурюсь. Это звучит поразительно, это не мой Василий. Я хлопаю его по плечу, вытирая пятна сажи с его рукава.

– По мне так ты теперь главный.

– Нет, – говорит он мягким голосом, продолжая смотреть на мёртвое тело Елены. – Картина испорчена. С её помощью мог бы показать им, что я непросто солдат. А теперь я просто ещё один амбициозный выскочка.

– У тебя всё ещё есть картина, – указываю я. – Просто ей необходимы реставрационные работы.

Вспоминаю о меме в интернете о пожилой итальянке, которая пыталась восстановить бесценную картину с Иисусом и полностью уничтожила её. Её картина больше напоминала оплавленную голову, чем шедевр. Думаю, «Мадонна и волк», узнав о подобном обращении, безумно хихикали бы.

Василий касается моей щеки, гладя большим пальцем.

– Сейчас не до смеха, милая.

Его прикосновения нежны, но слова напоминают упрёк. Не могу судить, расстроен ли он из-за меня, поэтому захожу с другой стороны.

– Скажи мне, Василий, что меняет картина?

– Что ты имеешь в виду?

Одной ногой я подталкиваю обгоревшую раму. Даже это небольшое движение заставляет мои рёбра гореть, но я игнорирую их.

– Расскажи, что делает картина, – повторяю я. – Как она делает тебя лидером?

Его ошеломлённый взгляд исчезает, глаза сужаются, и он становится больше похож на самого себя. Пальцами он продолжает гладить мою щеку, развозя микробов. Я решаю, что мне нравятся его микробы, и мне нравится он.

– «Петровичи» владели «Мадонной» годами. Это был символ нашей власти.

– У неё была картина, – указываю я. – А теперь она лежит на ковре со сломанной шеей.

У него губы вытягиваются в линию – признак того, что Василию не нравятся мои аргументы.

– Разве ваша группа, не уважающая человека, у которого была картина, сожгла бы её? Это большой мятеж. Кроме того, динь-дон! Ведьма мертва. Ты её убил. И не можешь быть единственным, кто её не ненавидел. Чёрт, да я знала её пять минут и уже возненавидела её. А как насчёт того, что счёта твоих врагов опустели в твою пользу? Разве они не в проигрыше уже?

Он продолжает гладить мою щеку и молчит. Наконец, он выдаёт.

– Возможно... возможно, ты права.

– Конечно, я права, – отвечаю я, рассмеявшись, что он может в таком сомневаться.

Я всегда права. Мой разум – хранилище знаний. Не сообщаю ему об этом потому, что он и так это знает. Наверное, просто отвлёкся или забыл.

– И что ты будешь делать теперь? – спрашивает он меня.

– Ждать Дениэла, – отвечаю я. – Он будет здесь через несколько часов. Полагаю, нам стоит быть где-то поблизости, чтобы объяснить ему, что мы больше не нуждаемся в его услугах.

Мне становится немного грустно от этих слов.

Потому что, на самом деле, это место, где наши пути расходятся. Василий возьмёт свою Братву, а я... ну... я сделаю что-нибудь с собой. Поеду домой, наверное. Вернусь в мир анонимных взломов и игр с банковскими счётами, чтобы развеять скуку.

Василий не хочет этого слышать, но правда в том, что со мной ему быть нельзя. Его авторитет будет подорван. Люди подумают, что раз он связался с сумасшедшей женщиной, то и сам не в себе, или идиот. Я не смогу быть с ним открыто, потому что меня никто не поймёт.

Конечно, Василий хотел бы иметь меня при себе. Спрятать в лесу на даче. Думаю, такие маленькие рамки звучали неплохо раньше. Мир, тишина и порядок. Не нужно ничего делать, кроме работы на компьютере для помощи Василию в каких-нибудь взломах.

Но... я поменяла мнение. Больше не уверена, что всё ещё хочу уединённого мира и заключения. Вспоминаю часы, проведённые в квартире Василия. Там было удивительно одиноко. За короткое время я привыкла, что мой волк всегда рядом, осыпает меня вопросами, дразнит и занимается сексом. Ласкает меня. Находит мою точку G. Заказывает мне определённые обеды, которые, как он знает, я буду есть, потому что заботится обо мне. Думаю о жизни на его далеко запрятанной даче, где буду видеть его, только если он отложит свои дела и найдёт в графике время заняться со мной сексом.