Последний поцелуй

Свечение на её лице становится сильнее, но затем выражение её лица темнеет, будто она прячет угрозу под маской. Её напряжённое и несчастливое выражение лица усиливает тоску у меня внутри и желание успокоить её, разгладить морщины на её лбу. Погладить её лоб, а затем вниз по шелковистым щекам и скулам, двинутся к челюсти и мягким губам.

Внезапно я снова меняю тему.

– Почему ты не сбежала от Хадсона? Ты работала на него в течение восемнадцати месяцев, управляя необычайно прибыльным незаконным предприятием. С твоим мастерством ты могла отправить закодированные сообщения кому угодно.

– Да, могла. Другому чокнутому компьютерщику? Чтобы он прилетел в другую страну и спас меня из плена от охранников с пулемётами? А если бы я попыталась и потерпела бы неудачу? Хадсон показал мне фотографии того, что он сделает с моей семьёй. Логично, что я прислушивалась к его требованиям. Кроме того, я урезала зарплату своих охранников. Думала, что один из них, в конце концов, убьёт его в гневе. Я сделала что-то неправильно?

Она послала мне быстрый виноватый взгляд. Она испытывает какое-то раскаяние в своих действиях. Возможно, в том, что не сделала достаточно, чтобы освободиться.

– Там было спокойно, Наоми? – мягко спрашиваю я.

Она долго смотрит на свой стакан, случайное покачивание жидкости – единственный признак того, что она ещё в сознании.

– Очень, – наконец, говорит она.

– Я могу дать тебе это... и даже больше.

– Как?

– Тебе понравится Россия, Наоми. Зимой на даче тихо падает снег, и всё вокруг покрыто белым одеялом.

Я собираю всё, что мне известно о её интересах.

– Она очень аккуратная, хотя и небольшая. Всего семь или восемь комнат. Но я могу достроить, если захочешь. Там есть дровяной камин, который согревает каждую комнату. И только один путь внутрь или наружу. Без сюрпризов.

– Почему ты предлагаешь это? – спрашивает она тихим голосом, но удовольствие и любопытство пронизывают каждое её слово.

– Она будет твой так долго, как ты захочешь, ну и пока делаешь одну вещь для меня.

– «Мадонна»? – спрашивает она.

– Да, именно, – отвечаю я, потому что это единственный ответ, который сейчас имеет смысл.

Чувство потребности обладания ею слишком странно для меня, чтобы понять. Я отталкиваю их, займусь ими позже, если они не сокрушат меня... или она.

– Если я найду её для тебя, ты отвезёшь меня в это место в России?

– После того как «Мадонна» окажется в моём доме, у тебя будет свободный доступ к моей даче. Она будет принадлежать тебе. И будут средства, чтобы обновить или добавить то, что тебе нужно.

Она могла бы построить там особняк, который смог бы соперничать с царскими хоромами, если бы захотела. Желание уговорить её остаться в моём личном мире настолько сильное, что у слов сладковато-горький привкус.

Кажется, она обдумывает моё предложение.

– Могу ли я уйти после того, как расскажу, где «Мадонна» или после того, как ты её достанешь? – задумчиво спрашивает она.

– После того как картина вернётся под крышу «Петровичей», ты можешь уйти.

Её ум и быстрое мышление поражают меня. Она могла бы стать как грозным врагом, так и могущественным союзником. Я хочу её больше, чем следовало. И сделаю всё, что в моих силах, чтобы она присоединилась ко мне. А прямо сейчас пряник кажется мне более подходящим инструментом, чем кнут. Угрозы не имеют большой власти над ней. Хотя и не могу сказать почему, то ли ей не страшно, то ли всё равно, или она не может чувствовать страх.

– Хорошо. Я хочу бейсбольную кепку.

– Конечно.

Я скрываю своё удовлетворение, достаю телефон и притворяюсь, что просматриваю сообщения, пропущенные за последние несколько часов.

– Почему бы тебе не пойти и не покрасить волосы, мисс Карен, – подталкиваю я её. – Тебе нужно быть готовой, когда мы приземлимся в Мадриде на дозаправку. А потом поспи. Завтра будет долгий день.

Я надеюсь.

– Ты можешь сделать это? – спрашивает она.

Я кладу телефон на стол и смотрю на неё. Во что она играет сейчас?

– Я думал тебе не нравиться, когда тебя трогают?

– Не нравится. Но ещё не нравятся коричневые вещи. Если только это не еда, потому что коричневые продукты обычно готовят достаточно долго, а значит, уничтожены любые бактерии. У меня может случиться приступ, если я увижу его на моих руках.

Она вздрагивает и смотрит на руки, будто те уже поражены.

– Я твой покорный слуга, – говорю я, поднимаясь, и коротко кланяюсь ей.

Она вскакивает на ноги. Её странности заметны. Интересно, она такой особенной родилась, или это следствие какой-то травмы. Но у всех есть свои недостатки. А мои настолько велики, что было бы лицемерием критиковать её требования, чтобы всё делалось определённым образом и иметь привязанность к старой поношенной кепке. Возможно, для этого есть медицинский диагноз. Возможно, она больна чем-то. Я не врач. Но знаю, что та часть меня, которая, как полагал, похоронена, теперь пульсирует жизнью.