Последний полустанок

Нет, оказывается, далеко не все. Не прошло и минуты с тех пор, как «Унион» избежал встречи с метеором, не успел еще растаять его след на экране, как возник новый повод для волнений. Хорошо еще, что Нюра не смотрела на экран, а то неизвестно, как бы она восприняла такое событие.

От светящегося пятнышка «Униона» отскочила искорка и помчалась вниз. Может быть, это сработала катапульта и выбросила кабину с людьми? Нюра ничего не знала о катапультах, но еще в тот вечер догадалась, что Поярков летит не один, а с Димкой. У них все можно прочесть в глазах.

Волноваться не следует. Набатников и Дерябин следили за экраном и, заметив летящую искорку, даже обрадовались.

— Все в порядке… — выдохнул из себя Афанасий Гаврилович. — Теперь можно ехать на открытие электростанции.

Бабкину уже было известно, что Ионосферный институт взял вроде как шефство над одним здешним колхозом, но сейчас никак не мог понять, что за срочность такая — бросить все и приветствовать колхозников по случаю установки керосинового движка для освещения? Ведь там, наверху… Да нет, чепуха какая-то!

Только из вежливости Бабкин согласился поехать с Набатниковым, когда он предложил ему:

— Поедем, поедем, Тимофей. Здесь нам пока делать нечего.

Мейсон рассматривал ленту с телеметрическими записями работы анализатора.

— Мистер Набатников! Я так думал, что еще вчера газеты написали, что сегодня пустят колхозную электростанцию. А «Унион» пустили, писать нельзя?

— Ошибаетесь, мистер Мейсон. Можно писать, но опыт еще не закончен. Мы не любим хвастаться раньше времени, как некоторые заокеанские деятели. А в данном случае не будем писать и про колхозную электростанцию.

— Можно ее смотреть?

— Пожалуйста. Только ее еще нет.

— Русские всегда хотят делать чудеса…

— Нет, почему же? — усмехнулся Набатников. — Мы не только хотим. Мы их делаем. Разве это вам не известно?

Прислушиваясь к разговору, Бабкин соглашался с Афанасием Гавриловичем, но, будучи человеком трезвого и даже несколько скептического ума, испытывал неловкость. Нашел чем удивить американца — колхозной электростанцией. Ведь ему, наверное, уже атомную показывали, синхрофазотрон и всякие другие достижения.

Дорога шла в горы. Бабкина посадили рядом с шофером, а позади, на правах гостеприимного хозяина, Набатников развлекал Мейсона разговорами, причем, насколько Бабкин понимал по-английски, ни одного слова об электростанции сказано не было.

По обочинам дороги лежали груды щебенки, приготовленной для ремонта отдельных поврежденных участков. Люди куда-то ушли. Стоял одинокий каток, которым утюжат асфальт.

С железной лопатой на плече, в брезентовых рукавицах, в полинявшем, когда-то с цветочками платье, в тапочках на босу ногу поднималась вверх женщина.

Женщина обернулась, и Набатников сразу узнал ее. Однажды вместе с Поярковым он проезжал по этой дороге. Женщина лет сорока, со следами былой красоты, с мускулистыми натруженными руками, тащила огромный камень. Ей пришлось остановиться, пока машина не проедет. Набатников оглянулся и заметил ее взгляд, полный боли и укоризны… Помнится, тогда Поярков накричал на молодого бригадира, потом поехали в дорожное управление. Там обещали что-то сделать, но вот опять эта встреча.

Набатников приказал шоферу остановиться и спросил у женщины:

— Далеко?

Она нехотя ответила, что закончила работу, идет в селение, где расположилась их ремонтная бригада. Это было по пути, и Набатников предложил женщине:

— Садитесь, подвезем.

Испуганно взглянув на свои — рукавицы, запыленные ноги, на порванный подол платья, она категорически отказалась:

— Замараю вас. Сама дойду, не маленькая.

Но в глазах солидного городского человека светилось столько доброты и товарищеского участия, что женщине не хотелось его обижать. Может быть, это большой начальник, который приехал сюда проверять работу? Ведь совсем недавно он тоже здесь был, тогда бригадира сняли и женщинам запретили колоть щебенку.

— Сейчас, конечно, полегчало, — рассказывала она «большому начальнику», но тот почему-то хмурился и все время поворачивался к соседу, объясняя ему на непонятном языке.

— Вы не обижайтесь на меня, — извинился перед ней начальник. — Он плохо знает по-русски. А я ему перевожу.

В этом была лишь доля правды. Мейсон довольно прилично понимал по-русски, слышал, о чем говорит работница, но ему хотелось высказать и свое мнение по данному вопросу. Удобнее всего это сделать по-английски.

Совсем просто, по-дружески Афанасий Гаврилович расспрашивал у работницы, как она живет. Та не жаловалась, привыкла и к лопате, и к лому, и к тачке. Но ведь она неученая, ничего больше не знает, не умеет… Заработок тоже хороший.

— Вы не подумайте, что я всегда такая, — словно оправдываясь, говорила она, показывая на платье, на рваные тапочки. — Приду с работы — обута, одета не хуже людей… Спецовки тоже дают.