Как ни странно, всегда спокойный, даже флегматичный, Бабкин заговорил резко, взволнованно:
— Ты думаешь, она бы переживала? Ерунда! А таких девчонок много. У них свои интересы. Танцплощадки, сплетни, тряпки… Нет уж, довольно! И если у меня будет дочь, то прежде всего я отниму у нее мечту о подобной чепухе. А ведь есть девчонки, которые только в этом и видят счастье.
— Их никто не научил любить, — в грустном размышлении подсказал Вадим. Любить свой труд и хороших людей.
Прощаясь с Бабкиным, Вадиму хотелось расцеловаться, но он сдержался, чтобы не выдать себя… Да, конечно, ничего особенного, обычный рейс на «ИЛ-18». До скорого свидания, Тимка.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Космонавты накануне старта. О чем они могли думать и как об этом узнать? Что такое вялая лирика и можно ли ее определить методами электроники? И в конце — о крылатом слове победы и счастья.
Нечего и говорить, что подготовка к таким ответственным испытаниям была закончена задолго до полета, назначенного на рассвете. С шести часов вечера территория, откуда должен был подняться «Унион», находилась под усиленной охраной, и ни один человек, кроме директора Ионосферного института Набатникова и еще двух-трех ответственных лиц, не имел права подходить к летающей лаборатории.
Нельзя даже сравнивать предыдущий старт с территории НИИАП, когда «Унион» нужно было только переправить на ракетодром Ионосферного института, но все же печальный опыт с молодыми инженерами, случайно оставшимися в центральной кабине, сейчас несомненно учитывался.
Здесь бы, конечно, никогда такого не произошло. Сам Набатников осматривал каждый отсек гигантского диска, низко согнувшись, до боли в спине ходил по трубчатым коридорам, заглядывая в камеры. Освещение прекрасное, не хуже, чем в гостиных и каютах комфортабельного дизель-электрохода. Ему представлялось, что после испытаний «Унион» переоборудуют и вместо камер здесь появятся действительно каюты для желающих испытать космическое путешествие на необычном лайнере-дирижабле. Абсолютно безопасный полет. Сотни пассажиров плавно спускаются на землю в назначенный пункт. А пока не лаборанткой Нюрой Мингалевой проверялись новые ярцевские аккумуляторы, а заводскими инженерами. Они прилетели сюда специально. Но и этого мало: окончательную проверку производил Борис Захарович Дерябин, он же испытывал всю автоматику, радиоаппаратуру и телеметрические устройства.
Наконец все люки и центральный вход «Униона» были опечатаны, и теперь за работой аппаратуры и поведением животных следили только на расстоянии в лабораториях института.
Пассажиров «Униона» уложили спать в десять часов вечера. Ни Поярков, ни тем более Димка Багрецов не смогли бы заснуть так рано. Но их положили в специально оборудованную для этого комнату, где главный врач «Униона» Марк Миронович включил аппараты «электросна» и, поручив медсестре наблюдать за спящими, осторожно вышел на цыпочках.
Вадим открыл глаза, протер их и снова приоткрыл чуточку. Перед ним стояла какая-то бесформенная фигура, похожая на водолаза. Наверное, это сон.
— Довольно спать, — послышался гулкий и странный голос Пояркова. — Как старики говорят: «Царство небесное проспишь».
Он уже был готов к полету, одетый в скафандр, и сейчас говорил, не поднимая прозрачного шлема.
У Багрецова невольно мелькнула мысль: «А ведь мы скоро будем в этом «царстве небесном». Царстве вечного холода, тьмы, пустоты… — Он вздрогнул, поежился и тут же поспешил себя успокоить: — Нет, это говорится в другом, мистическом смысле. «Царство небесное» сулят после смерти… А мы ведь тоже можем…»
До того рассержен был Вадим этой нелепой мыслью, что мгновенно вскочил с постели, готовый сразу же надеть скафандр и лететь, лететь куда угодно, забыв о своем позорном малодушии.
Но все это оказалось не так-то просто. Открылась дверь, и, предводительствуемая Марком Мироновичем, на пороге показалась целая бригада врачей в белых халатах. Сейчас они будут выстукивать и выслушивать пациента, советоваться и качать головами. Стоит ли, мол, посылать человека в космос в таком неуравновешенном состоянии. И опять в голове у Вадима пронеслась навязчивая, тошная мысль: «Консилиум у постели умирающего».
Собрав всю свою волю, Багрецов проявил чудеса выдержки. Ни привычные дедовские методы выслушивания больного, проверка пульса на ощупь, ни современные электронные приборы, те, что безошибочно рисуют на экране физиологические процессы, происходящие в организме, не показали сильного нервного возбуждения и, тем более, угнетенного состояния будущего космического пассажира. В эти минуты Вадим мог совсем не дышать или даже остановить биение сердца, как, говорят, это делали легендарные индийские факиры, только бы врачи допустили его к полету.