Последний ответ

— Мне не понравилось, что Tea так неласково отозвалась об Альберте.

— Почему? — спросил я с удивлением. — Ты считаешь, он хорошо обошелся с Милевой?

— Нет, конечно, но я считаю несправедливым судить о нем по, наверное, самому сложному периоду его жизни.

— Мне хочется перечитать по рукописи Йосимуры историю про двоюродную сестру Эйнштейна, но придется подождать. Надо купить новый ноутбук.

— Об этой связи я и сама могу тебе рассказать, — отозвалась француженка, сделав глоток чая. — Как бы там ни было, я уже несколько лет пишу работу о Милеве Марич и знаю, что кое-что о ней не было сказано ни в одной книге.

— Да, издатель рукописи упоминал о лакунах.

— Так вот, лично мне требуется целый океан материала, чтобы разобраться, какова была роль Милевы в теориях Альберта. О ее личной жизни нам известно достаточно, особенно после того, как на аукционе «Кристис» пустили с молотка четыреста тридцать писем, которыми Альберт и Милева обменивались и в лучшие, и в худшие времена. Некоторые из них просто ужасны. Вот, например, когда любовь уже угасла, Эйнштейн выставил своей супруге три условия для совместного проживания: отказаться от физической близости, покидать квартиру по первому требованию и следить, чтобы его простыни всегда были в идеальном состоянии.

Я попросил стюардессу принести мне еще кофе и только потом обрушился на будущего доктора наук:

— Вот это меня больше всего и бесит в интеллектуалках, подобных тебе. Вы готовы повесить на первом столбе неизвестного человека с улицы лишь на том основании, что он вел себя как мачо. Зато гениям вроде Пикассо или Эйнштейна вы прощаете все, вплоть до приведения их жен на грань самоубийства.

— Послушай, быть может, эти мужчины принесли столько добра всему человечеству, включая женщин, что им можно извинить и жестокость по отношению к супругам. А вот мужчины вроде тебя, наоборот, способны выложить на чашу весов только свои обыкновенные поступки.

Свой резкий выпад Сара компенсировала ласковым поцелуем в щеку. Я продолжал сидеть с надутым видом, пока не получил второй поцелуй — на этот раз поближе к губам. Определенно, я вел себя как ребенок.

— Самое важное в этих письмах состоит в том, что они подтверждают теорию о полноценном сотрудничестве Милевы в статьях своего мужа, при помощи или без помощи Теслы, — продолжила Сара. — Например, в одном из писем он напоминает жене о «нашей работе», как если бы речь шла о совместном труде. Это предположение объяснило бы и тот факт, что Эйнштейн передал Милеве всю свою Нобелевскую премию двадцать первого года, когда они уже находились в разводе и неприкрыто враждовали между собой…

— А может быть, он перечислил эти деньги лишь потому, что повел себя как идиот? Так говорила Tea. Вдруг Альберт почувствовал угрызения совести?

— Подобные проблемы Эйнштейну не досаждали, — категорично отрезала Сара. — Я рассматриваю это скорее как подведение бухгалтерского баланса, расплату за работу, вся слава от которой досталась ему.

— Ладно, меня это и вправду не касается. Как ты верно заметила, я мужчина обыкновенный, которого интересуют только сплетни. Так что там насчет двоюродной сестры?

— Это долгая история.

— Чего у нас в самолете в избытке — так это времени. Если не успеешь закончить до Мюнхена, то мы продолжим разговор на нью-йоркском рейсе.

Сара пихнула меня локтем в бок и предупредила:

— Хорошо, я расскажу, если ты будешь слушать тихо, как мышка, и воздержишься от неуместных комментариев.

Я воздел руку к потолку в знак клятвы.

— Дела пошли хуже некуда, когда в девятьсот четырнадцатом году чета Эйнштейнов переселилась в Берлин, — приступила к рассказу Сара. — Милеве этот город совершенно не лег на душу. К тому же она начала подозревать о романе между Альбертом и его двоюродной сестрой Эльзой Левенталь, с которой он вот уже два года встречался от случая к случаю. Вот какие выражения появлялись в письмах Эйнштейна к этой особе: «К жене своей я отношусь как к служащей, которую не могу уволить».

— Замечательное признание заслуг.

— Когда Милева все узнала про Эльзу и брак затрещал по швам, Альберт написал свое знаменитое письмо с тремя условиями, делавшими возможной совместную жизнь с Милевой. Марич уже была готова согласиться, но переменила свое решение, получив новое послание, в котором супруг уведомлял, что даже всякое товарищество между ними невозможно. Мол, их брак сводится к деловым отношениям, исключающим личное общение. Письмо завершалось следующим образом: «Обещаю относиться к тебе корректно, как если бы речь шла о любой посторонней женщине».

Самолет начал снижаться. Мы приближались к мюнхенскому аэропорту, носившему имя Франца Иозефа Штрауса.

— Но чем же все кончилось? — заторопился я. — Не смей останавливаться на полуслове!

Сара вздохнула полной грудью и произнесла: