Последний оплот

— Короче, я получил письмо. В нем говорилось. «Каждый из нас несет свое прошлое, словно крест, и играет судьбой, словно глупец. Но время от времени мы должны прислушиваться к голосу логики. А логика нашего положения состоит в том, что любовь нас погубит. Если бы мы могли стряхнуть с себя наши обязанности, словно пыль! Но, увы, нам этого не дано!»

Римо откинулся в траву, утонул в цветах и с удивлением подумал, что помнит то письмо слово в слово. Он был рад, что сохранил умение помнить.

— "Мы дали друг другу час времени и обещание, — продолжил он. — Будем же хранить воспоминания об этом часе, ибо они делают нас добрыми. Не позволяйте врагам разрушить их. Ибо если мы сохраним в себе самое доброе, то непременно встретимся тем утром, которое будет длиться вечность. Это так же верно, как и то, что текут волны реки Иордан. Это обещание, которое мы обязаны сдержать".

Римо заметил, что у него дрожит голос. Он замолчал, попытался сглотнуть. Но у него пересохло в горле. Ну почему Чиун обучил его всему на свете, по не рассказал, как надо поступать, чтобы не дрожал голос и не пересыхало горло? Римо заморгал и вдруг увидел нежное лицо Завы Фифер, которое вдруг заполнило собой небо. Она улыбалась, и губы се были мягкими. Ее взгляд нельзя было уже назвать пустым. Римо, правда, не мог объяснить, чем наполнились ее глаза, но так или иначе в них появилось нечто новое.

— У меня есть лишь час, — сказал он.

— Я сдержу обещание, — прошептала Зава, наклоняясь все ближе.

Римо прижал ее к себе, и они отправились в шамму.

Глава одиннадцатая

Ирвинг Одед Маркович похлопал себя по животу. Потом по предплечьям. Потом по бедрам. Убедившись, что кровь в его жидах течет быстро, он ударил кулаком по стене подвала. Один раз правой рукой, второй раз левой. Затем он ударил по стене ногой — сначала правой, потом левой. После этого он обежал комнату пятьдесят раз. Затем упал на пол и полсотни раз отжался на руках. Потом перевернулся на спину и пятьдесят раз перешел из лежачего положения в сидячее и наоборот. Зачем встал и снова похлопал себя по животу.

Он решил, что готов.

Ирвинг подошел к старому ржавому сундуку. Он его захватил с грузового корабля «Бродяга», на котором пятнадцать лет назад прибыл в Хайфу.

Он распахнул крышку и стал одеваться, не спуская в то же время глаз с картинок из журналов, которыми оклеил крышку с внутренней стороны. Глаза и промежности израильских красоток были закрашены черным фломастером.

Ирвинг натянул на свои широкие плечи белую рубашку, а на свои мускулистые ноги бежевые брюки. Завязывая коричневый галстук, он еще несколько раз пнул стенку. Затем нацепил на плечо кобуру, в которой покоился тяжелый восьмизарядный пистолет итальянского производства. Наконец он надел бежевый пиджак и пошел наверх.

— Это ты, Ирвинг? — услышал он из кухни пронзительный голос.

— Да, ма, — откликнулся Ирвинг.

Разговор шел на иврите. Он сел на мягкий коричневый диван перед батареей и извлек из-под нее свои кроссовки. Надев их, он встал и подошел к зеркалу в холле.

— Что ты хочешь на ланч? — раздался из кухни все тот же пронзительный голос.

Ирвинг внимательно изучил свое классически еврейское лицо, чтобы удостовериться, что с его внешностью полный порядок.

— Ничего, ма. Я не приду на ланч.

Нос был сломан. Работа Зигфрида Грубера, в 1944 году, во время учебной подготовки штурмовиков. Все в порядке.

— Ты не придешь на ланч? — удивился голос на кухне. — Но ты же умрешь с голоду!

Волосы курчавые. Результат обработки туалетным набором «Ремингтон» и феном «Супер Макс». Получился неплохой перманент.

— Нет, ма, не проголодаюсь. Я перехвачу что-нибудь.

Слабый покатый подбородок и карие глаза, результат пластической операции, и эффект от контактных линз. Просто превосходно!

— В чем дело, Ирвинг? — осведомился голос на кухне и сам же ответил: — Я все знаю. Ты просто встретил симпатичную девушку и пригласил ее на ланч. Почему ты никогда не приглашаешь друзей домой, Ирвинг?

Ирвинг оторвался от зеркала и постучал в стену пальцем.

— Ма, это не девушка. Просто у меня есть кое-какие срочные дела.

— А! — В голосе появилось разочарование. — Это с тем славным человеком, что работает в правительственном учреждении?

— Именно, ма, — отозвался Ирвинг Одед Маркович. — С ним.

Он двинулся через столовую, направляясь к двери черного хода.

— А к обеду вернешься? — не унимался голос из кухни.

— Да, ма, — сказал Ирвинг и вышел из дома.

Он спустился с крыльца, прошел через задний двор, где был разбит маленький садик, а затем через ворота вышел в переулок.