Дальше. Исчезает зять одного из убитых. Некто Аничкин, полковник, на минуточку, ФСБ. Так? Так.
И что? Какие такие у меня основания, чтобы связать воедино эти четыре (или сколько их там?) дела в одно? Где, так сказать, доказательства того, что все это — звенья одной цепи?
Можете считать меня самонадеянным болваном, но я верю в такую роскошь, как интуиция. А именно она мне и подсказывала, что я на правильном пути.
Так или иначе, но я все равно брошу камень в это болото. Ишь — «не положено»!
Ворвавшись в кабинет Меркулова, я с ходу выложил ему всю эту безобразную историю в госпитале, где два здоровенных дебила не пустили меня к Борисову. Я был вне себя, я метал громы и молнии, обещая всем своим недругам вообще и дебилам в частности самые крупные неприятности.
Он смотрел на меня, словно я был пациентом дурдома и только что сбежал из отделения буйных умалишенных.
— Успокойся, — сказал он, когда я закончил бессмысленный монолог. — Что с тобой, Саня? Ты не понимаешь очевидных вещей?
— Каких именно? — вскинул я голову. — Дело не в том, что я не успел пообщаться с тем, кто ведет дело Борисова, дело в этих гориллах, которые оборзели и творят все, что хотят!
— Вот что, — сказал он. — У меня к тебе серьезнейший разговор.
Я пожал плечами:
— Говори.
— Обязательно скажу, — пообещал он. — Но только после того, как ты вернешься с Фрунзенской набережной.
— Какого хрена я там забыл? — выкрикнул я. — Еще кого-то пристрелили?
— Не забывайтесь, Турецкий!!! — грохнул Меркулов кулаком по столу. — И перестаньте немедленно хамить.
Раз он перешел на «вы», значит, я перегнул где-то палку. Нужно было срочно выправлять положение.
— Прошу прощения, — пробурчал я. — Больше не повторится, ваше благородие.
— Не дерзи, — предупредил он меня помягчевшим голосом, — а слушай. На Фрунзенской набережной произошло еще одно убийство.
— Тьфу!
— Убит замминистра юстиции Воробьев.
— Когда?
— Грязнов звонил полчаса назад. Он на месте вместе с оперативно-следственной группой. Сообщил мне.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему он сообщил тебе? С каких пор он тебе докладывает сводку преступлений по городу?
Меркулов внимательно посмотрел на меня, как бы пытаясь понять, издеваюсь я над ним или просто дурака валяю.
Наконец он спокойно ответил:
— Грязнов полагает, что убийство Воробьева связано с делом, которым ты сейчас занимаешься. То есть убийство Воробьева связано с убийством Смирнова и Киселева.
— Из чего это следует? — настойчиво расспрашивал я своего шефа. — У него есть какие-то доказательства?
— Саша, — сказал мне Меркулов. — Почему бы тебе не поехать на место и самому не поговорить там, на месте преступления, обо всем том, о чем ты меня так дотошно расспрашиваешь? Тем более что Грязнов ждет тебя.
— Ждет?
— Я сказал, что пошлю тебя к нему, как только ты появишься.
— Вот так, да? — сказал я. — А что же я тут делаю?
Через пару секунд меня уже не было в кабинете Меркулова. Адрес убитого Воробьева я знал. Мы с ним были соседями.
Воробьев жил в моем доме, в соседнем подъезде.
Странно, что Костя сам не упомянул этот факт. Закрутился, наверное. Через полчаса служебная машина подвезла меня к собственному дому. Но в свой подъезд я заходить не стал.
У двери квартиры, в которой жил Воробьев, меня встретил оперативник. Я представился, и меня проводили к Грязнову. Слава сидел в кабинете покойного за его столом и что-то глубокомысленно изучал.
— Здравствуйте, — сказал я, отрывая его от бумаг. — Вызывали?
Он поднял на меня глаза и, удовлетворительно кивнув, встал.
— Так точно, — ответил мне замначальника МУРа подполковник Грязнов. — Не угодно ли взглянуть на убитого?
— Что-нибудь необычное?
— Как тебе сказать… — задумчиво проговорил Грязнов. — Давай-ка ты взгляни, а потом мы поговорим, ладно?
Он вышел из-за стола и направился к двери. Я внимательно за ним наблюдал. Почему он просил Меркулова, чтоб приехал именно я, а не другой следователь?
Мы вошли в спальню. Воробьев лежал на широкой постели, неестественно высоко задрав голову. Постель была залита кровью, так же как и вся стена сзади кровати. Приглядевшись повнимательнее к убитому, я понял, почему его голова зафиксирована в такой позе. У Воробьева было перерезано горло от одного уха до другого. Я сдержал подступившую к горлу тошноту.
Один из работавших в этой комнате экспертов-криминалистов обратился к Грязнову:
— Здесь мы закончили, Вячеслав Иванович.
— Нашли что-нибудь еще? — спросил его Грязнов.
— Нет, — ответил эксперт и перешел в другую комнату.
Грязнов повернулся ко мне:
— Жена и сын убитого еще не знают о случившемся. Они на даче. Об убийстве нам сообщила любовница.
— Чья любовница? — не понял я.
— Не моя, — усмехнулся Грязнов. — Любовница убитого. Бероева Маргарита Семеновна. Она сидит на кухне и ждет, пока ей разрешат уйти.
— Почему же ты не разрешаешь? У тебя есть к ней вопросы?
— У меня — нет. — Он почему-то смотрел на меня пристально. — Я полагал, что вопросы к ней могут возникнуть у тебя.
— Если я буду вести еще и это дело, то вопросы к свидетелю у меня безусловно будут.