Последний козырь

Приняв две таблетки успокоительного и запив их остывшим кофе, президент принялся за сводку ночных событий, составленную его советником по вопросам внутренней безопасности.

В целом ряде крупных американских городов вновь были вспышки беспорядков, но самые жестокие схватки по-прежнему происходили в Сент-Луисе. Сорок восемь часов назад он передал национальную гвардию штата Миссури в ведение федерального правительства и разрешил использовать в мятежном городе армейских десантников. До своего отъезда в Кливленд ему предстояло принять решение, объявлять ли Сент-Луис главной ареной беспорядков. Сводка заканчивалась словами: «Помимо событий, о которых сообщалось выше, беспорядки продолжаются по всей стране».

Отбросив бумаги и игнорируя обзор новостей, подготовленный специально для него, президент погрузился в кипу газет, лежащих на столе. Сегодня он впервые почти за год выезжал из Вашингтона, и все газеты посвящали передовицы этой поездке, за исключением «Сент-Луис пост диспетч». Он знал, что многие из них будут звучать как некрологи, пусть и замаскированные, но все-таки некрологи. И тон в этом задавали «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс».

Его внимание привлекла карикатура в «Денвер пост». Вообще-то высокая фигура президента и весь весьма привлекательный облик делали его довольно трудной мишенью для карикатуристов.

Здесь же художник изобразил президента в виде капитана колесного парохода, из тех, что ходили когда-то по Миссисипи. Пароход терпел крушение в звездно-полосатом море, кишащем акулами, на которых было написано: «ку-клукс-клан», «маоисты», «анархисты», а он, капитан, лил на бушующие волны масло из бочонка с надписью «Законодательная программа».

Президент отбросил газеты и откинул одеяло. Приняв душ и одевшись, он подошел к двери спальни «первой леди» и, тихонько приоткрыв ее, заглянул в комнату.

Его жена, сидя в постели, пила кофе и читала письмо. Они обменялись поцелуями, и он присел на краешек кровати.

— Когда же ты лег? — спросила она, внимательно взглянув на утомленное лицо мужа.

— Да где-то после часа. Ты знаешь о мемориале Линкольна?

Она кивнула.

— Дорогой, я обещала не заговаривать о Кливленде… — Жена сняла очки и держала их, наставив на него дужки, словно устрашающие рога.

— Но? — Он иронически улыбнулся.

— Уж если ты так решил, то позволь мне хоть проводить тебя до аэропорта. И почему именно аэропорт имени Даллеса? Не проще ли и не безопаснее добраться отсюда на вертолете до авиабазы Эндрюс и оттуда?..

— И ты тоже? — Он вздохнул. — Мне и так уже надоели своими лекциями о безопасности парни из охраны.

— Ты просто ненормальный. Рисковать жизнью ради того, чтобы открыть какую-то водоочистительную систему!

Он пожал плечами.

— Я должен поехать хотя бы для того, чтобы создать впечатление стабильности положения в стране и твердости правительства. Особенно после сегодняшнего взрыва. — Президент посмотрел на часы. — Мне, пожалуй, пора, — сказал он, неохотно поднимаясь.

Выйдя из лифта, он решил пройти до своего кабинета в Западном крыле через розарий. Когда-то Тафт назвал Белый дом самым уединенным местом в мире, но для президента как раз и стало постоянной проблемой, как бы хоть немного побыть одному. Вокруг него все время были люди, с самого первого дня, как только он пришел к власти. А теперь, с началом осенних беспорядков, охрана была удвоена, причем ее усилили еще ротой морских пехотинцев.

Ощущая спиной двух охранников, следовавших за ним по пятам, президент спустился по ступеням Южного портика. Солнце, встававшее из-за полосы тумана, лежащего над Потомаком, зажгло радугу поливочных фонтанчиков в середине приусадебного парка, и она слегка колебалась под дуновением легкого утреннего ветерка. Если бы не блеск стальной проволоки, окружавшей забор, сторожевые вышки и прожектора, вооруженные охранники и огневые точки, пейзаж этот вполне мог вдохновить какого-нибудь художника девятнадцатого века.

Войдя в Овальный кабинет, он сел за свой письменный стол из белого пластика и нержавеющей стали и занялся бумагами. Поморщившись, он придвинул к себе папку, в которой находились письма с соболезнованиями родственникам солдат, погибших в стычках с бунтовщиками. Их было пятьдесят. Год назад президент решил, что будет каждое из них писать сам. Теперь их писали за него, а он только подписывал и с неудовольствием думал, что, если дело пойдет так и дальше, и письма и его подпись придется печатать типографским способом.

Президент включил диктофон и углубился в дипломатические телеграммы, отчеты и прочие документы, которые требовали его внимания. Он почти покончил с ними, когда услышал голос секретарши из селектора:

— Вы можете принять доктора Нейдельмана, сэр?

— Какого черта ему надо? — недовольно осведомился президент.

— Вы хотели его видеть, сэр. Ему назначено на 7.50.

Ладони президента взмокли от пота. Он не только напрочь забыл о встрече, но, видно, специально, хотя и не отдавая себе в этом отчета, заработался так, что времени на беседу с Нейдельманом не оставалось.

— Но через пять минут я выезжаю.

— Вы хотите перенести встречу на другой день?