Последний Конунг

Одна из женщин подошла к очагу. Что-то поставила на землю. Маленькую миску. Наклонила над ней кувшин, что-то полилось. Я сидел, не шевелясь. Теперь я знал, что происходит. Это была alfablot, ежегодное домашнее жертвоприношение духам, обитающим в каждом доме. Еще есть landvaettir, живущие в деревьях, камнях и под землей. Это духи места – древнейшие обитатели, они были здесь до того, как появились люди, и пребудут после того, как люди уйдут. Их благорасположение помогает людям, их враждебность приносит гибель.

Послышались тихие шаги – женщина отошла от огня, и ее темная тень двинулась по комнате, останавливаясь в каждом углу. Что-то она несла в руках. Очевидно, это маленькое жертвоприношение пищи на алтарь.

Мне в пальцы что-то легонько ткнулось. Грубая корка большого ломтя хлеба. Затем мне передали деревянную чашу с пивом. Я попробовал хлеб. Деревенский ржаной хлеб, грубый, но здоровый. Пиво водянистое и некрепкое. Я ел и пил, стараясь двигаться осторожно и спокойно. Альвов легко спугнуть. В завершении, оставив на донышке несколько капель пива, я подался вперед и вылил эти капли на земляной пол. Я знал, что на мою жертву смотрят хозяева.

Ни слова не было сказано с того мгновения, как я вошел в дом, и я знал, что из уважения к духам все будут молчать до рассвета. Когда семья закончила жертвоприношение, все улеглись в общую постель, деревянный ящик у стены, похожий на большую кормушку. Я же закутался в свой дорожный плащ и спокойно уснул на полу.

– Мы тут все язычники, – были первые слова хуторянина на следующее утро. Он как будто извинялся. – Иначе тебя встретили бы любезнее.

– Приверженцы исконной веры, – осторожно поправил я его.

Это был мужчина средних лет, ничем не примечательный, кроме ярких синих глаз на обветренном загорелом лице и непослушной бахромы почти совершенно белых волос вокруг лысины. У него был вид человека, изможденного заботами, тяжко утруждающегося, чтобы прокормить семью. За его спиной его жена, красивая женщина, но тоже с приметами изнурительной жизни, умывала детей. Вторая женщина приходилась ей, видимо, сестрой – такие же рыже-каштановые волосы и тонкая кость, такое же изящество движений, – она собирала те маленькие жертвы, что были оставлены на ночь. Молоко из миски для альвов, как я заметил, слили обратно в кувшин после того, как несколько капель брызнули на пол. Избытка еды в этом доме не было.

– Ты приверженец Одина? – спросил хуторянин низким спокойным голосом. Он прощупывал меня, желая узнать обо мне побольше и понять, есть ли между нами что-то общее. Мне он понравился.

– С детства. Я следую за Одином с мальчишеских лет. А ты?

– Здесь у нас поклоняются Фрейру. Мы крестьяне, а не воины, не мореходы. Нам нужна щедрость Фрейра.

Это я понимал. Фрейр – бог плодородия. Он умножает семя, брошенное в землю, приносит дождь и тепло, благодаря которым зерно зреет, он дает урожай. С помощью Фрейра тучнеет скотина, обильно родятся телята и ягнята, щедро поросятся свиньи. Даже молоком, которое мы пьем, мы обязаны только щедрости Фрейра.

– Вчера вечером ты сослался на Одина-Странника, – продолжал хуторянин. – Ты далеко направляешься?

– Дойти бы до датских владений, лишь бы еще с неделю не было дождей. Я не люблю хлюпать по грязи.

– На кустах в этом году много ягоды, – сказал крестьянин. – И ласточки рано улетели. Я бы сказал, что скорее пойдет снег, чем дождь. Но нам в нашем краю это все едино. Мы никуда не ездим, кроме как в Хоф, а до мест более обжитых отсюда не меньше трех дней ходу.

– Ну да. А я видел там, у дороги, памятный камень человеку, умершему в Серкланде. Дотуда еще дальше.

В комнате вдруг почувствовалось напряжение. Хуторянин явно смутился.

– Ты бывал в Серкланде? – осведомился он.

– Бывал. Точнее сказать, поблизости, – ответил я. – Я служил в императорской гвардии в Миклагарде, и он послал меня в их Святую Землю. Это рядом. Это то место, где жил Белый Христос.

– Ничего я не знаю об этой Святой Земле. В нашей глуши мы и священников Белого Христа не видим. Один побывал здесь несколько лет тому назад, но решил, что мы слишком погрязли в своих обычаях. Ушел и больше не возвращался.

– Похоже, вам повезло, – заметил я.

Хуторянин словно принял какое-то решение.

– Это я вырезал памятный камень, – признался он. – Старался, как мог, хотя получилось грубо. Нужно было бы найти камень получше. Два года назад от зимних морозов угол откололся. Нам хотелось оставить какую-то память, чтобы не забывать о нем. Он был женат на сестре моей жены.

Он бросил взгляд через комнату на женщину, до того чистившую очаг. Она стояла, не двигаясь, уставившись на меня, впитывая каждое слово.

– До нас дошла весть – через третьи или четвертые руки, – что он умер в Серкланде. И никаких подробностей.

Он отправился за богатством, да так и не вернулся. Исчез. Мы же ничего не знаем о том месте, где он нашел свою смерть, или как это случилось. Его звали Торальд.

– Не встречал никого с таким именем в Миклагарде, – откликнулся я, – но если это воздаст тебе за гостеприимство, я могу рассказать, что знаю, о Серкланде.