Последний Конунг

Вдруг какая-то точка пролетела на фоне утеса на дальнем конце бухты. Я было подумал, что это обман зрения, пылинка в глазу или одна из тех черных точек, что порой проплывают перед глазами, когда человеку не хватает воздуха. Но за ней последовали еще две, и я увидел всплески там, где они упали в воду. Что-то падало с выступа скалы. Я вгляделся туда и заметил какое-то движение в низких кустах. То была рука, метнувшая что-то. Снаряд пролетел по воздуху, описывая долгую дугу и набирая скорость, пока не угодил на палубу галеи. От прикосновения с палубой он взорвался. Я с изумлением наблюдал за этим. Пролетело еще несколько снарядов. Тот, кто бросал их, уже приноровился. Один-два первых снаряда упали в воду, но остальные четыре или пять угодили на пиратское судно.

Снизу послышались тревожные крики. Те, кто перебрался на доркон, начали карабкаться обратно на свой корабль, а предводитель бросился на корму. Он кричал на своих и подгонял их, размахивая руками. Один из арабов подобрал с палубы снаряд, который не взорвался, и бросил его за борт. Я разглядел, что это глиняный горшок размером с человеческую голову. Сарацины сохраняли порядок, хотя их и застали совершенно врасплох. Те, что плыли к берегу, повернули вспять, к своему кораблю. Другие рубили канаты, которыми привязали галею к захваченному доркону, и принялись отталкиваться от него. Остальные заняли свои места на скамьях и вставили весла в уключины, однако бухта была слишком мала, чтобы галея в ней могла развернуться. Предводитель арабов прокричал что-то, и гребцы ударили веслами. Они табанили, пытаясь выйти из узкого прохода задним ходом.

Тем временем глиняные горшки продолжали сыпаться на них. От нескольких, ударившихся о палубу, вспыхнул огонь. Он пошел по полотняным парусам, аккуратно свернутым на реях. Эти полотнища стали огромными фитилями, и я видел, как языки пламени бегут по реям, потом охватывают просмоленные снасти и взбираются по мачтам. Упало еще несколько огненных горшков. Они разбились, и, разливаясь по палубе, из них потекла темная жидкость. Иногда жидкость сама собой вспыхивала. Иногда она растекалась, пока не соприкасалась с уже разгоревшимся пламенем, а вспыхивала уже потом. За несколько мгновений палуба галеи уже вся была охвачена огнем – лужи огня расширялись, сливались и разгорались еще ярче.

Сарацин охватила паника. Завитки горящей жидкости бежали под скамьи. Один гребец вскочил и в отчаянии сбивал огонь со своей одежды. Его товарищи на скамьях бросили свое занятие и попытались помочь ему погасить пламя. Им это не удалось, и я видел, как гребец бросился за борт, в воду.

И тут я увидел нечто такое, в возможность чего никогда бы не поверил. Горящая жидкость из огненных горшков текла по водоотливам, стекала по обшивке и расплывалась по поверхности воды, продолжая гореть. Она горит даже в воде! И тут до меня дошло, что я своими глазами вижу, как действует то ужасное оружие, каким был погублен флот русов, когда они напали на Царьград два поколения назад. Это и есть греческий огонь.

Когда огонь разгорается, его нельзя остановить или потушить или направить в другое русло. Пылающая жидкость разлилась по палубе галеи, затекла в трюм, побежала по гребным скамьям и окутала судно чадящими языками огня. Расширяющееся пламя лизало бока брошенного доркона, и вскоре наш корабль тоже запылал. Дым от двух горящих кораблей поднимался вверх. Столбы огня крутились и ревели. Огненная лужа расширялась и двигалась, захватывая несчастных арабов. Одни закутывали лица тюрбанами, чтобы защититься, и тщетно пытались сбить пламя. Большая часть прыгала в огненную воду. Я видел, как они пытались поднырнуть под плывущую шкуру огня. Но когда выныривали, чтобы глотнуть воздуха, то втягивали огонь в легкие и снова уходили под воду, чтобы больше никогда не всплыть. Горстке все-таки удалось выбраться на чистую воду, вынырнув за пределами огня, и они пустились в проход между скалами. Но и этот путь к спасению оказался закрыт. Теперь напавшие на них уже не скрывались.

Вдоль скал по камням продвигались вооруженные воины. Крупные, с тяжелыми бородами, в штанах, повязанных снизу крест-накрест, в кожаных безрукавках – я узнал их сразу: это люди Харальда из Норвегии. С длинными копьями в руках они встали там, где их оружие могло достать плывущих. Мне вспомнилось, как рыбаки в северных краях ждут на речном берегу или на галечной отмели или у рыбной запруды, готовясь нанизать на копье идущего на нерест лосося. Только здесь они нанизывали людей. Ни одному из плывущих не удалось уйти через проход.

Пятеро же пиратов сумели добраться до каменистого мыса подо мной и выбраться на сушу. И тут меня оттолкнул в сторону какой-то норвежец, он вел десятерых своих товарищей вниз по козьей тропе к выступу. На этот раз врагов не убили, потому что арабы пали на колени, умоляя о пощаде.

– Эй, Торгильс, лезь-ка сюда, наверх!