Сколько раз он перерождался за последние дни, а теперь вот и минуты, Алексей представить не мог.
Он знал много мест, где можно было отсидеться час, два, сутки. Но вместо этого, стараясь не делать резких движений, неторопливо отправился к лестнице. Он спустился, держа руки над головой, и вышел из боковой двери правого крыла корпуса. Секунда, и на него уставились два «Калашниковых».
— Не стреляйте! — Алексей поднял руки еще выше. — Я хочу поговорить с вашим командиром. У меня есть ценная информация. Это срочно.
«Я проходила мимо. Я просто проходила мимо». Стиснув зубы, Катя терпела невыносимую боль. Тонкий ручеек крови медленно, но верно подбирался к ее лицу. Кровь хлынет из ран, едва этот садист уберет свою руку. Он сильно давил на запястье; поверхность стола и его ладонь слились, превратившись в жгут.
Она хотела одного: потерять сознание.
«Марковцев жив... А я просто проходила мимо... Господи, дай мне силы...»
Бог услышал ее и сделал наоборот. Катя потеряла сознание.
54
Генерал Котельников, опершись локтем о столешницу и приложив ладонь ко лбу, неотрывно смотрел на телефонный аппарат, который двоился, троился. По громкой связи, казалось, говорили несколько человек, как на селекторном совещании. Ладонь была горячей, лоб холодным.
А совсем недавно настроение было превосходным. Позвонила внучка: «Дед, ты так рано ушел, что я не успела поздравить тебя». — «С чем?» — по-простому осведомился генерал, предугадывая подвох восьмилетней девочки. «С тридцатилетием вашей с бабушкой свадьбы». А он и не вспомнил об этом... И жена утром промолчала. Приготовила завтрак, проводила на работу — и молчок. Потом раскололась и преподала урок через внучку. Что только приподняло настроение генерала. Он видел себя на пороге дома с букетом цветов, бутылкой шампанского. Поздравления, извинения. Нет, наоборот. Ахи, вздохи: «Тридцать лет совместной жизни... Не верится».
Котельников видел много хроники — много больше, чем Катя Скворцова, — записанной в том числе и чеченскими хроникерами. Подрывы зданий, бронетехники, захваты, штурмы, атаки, освобождения, зачистки, казни, расстрелы. Многое мог мысленно представить и воспроизвести. Сейчас же все ранее увиденное смешалось. Перед глазами пикирующий вертолет с разлетевшимися лопастями, громадная воронка, чернеющий и еще не остывший после террористической атаки остов многоэтажного здания, деформированные вагоны, смятые в гармошку автобусы, горящие БТРы. Раненые, контрольные выстрелы в голову; трупы, глумливые пинки в мертвые тела... Снова раненые, носилки, врачи, проблесковые маячки спецмашин...
«Как такое могло произойти?» — пока еще сдержанно, не осознав целиком случившегося, недоумевал генерал, переведя взгляд на часы и не успевая за неутомимой секундной стрелкой. Как?..
Он терял время. Но в мысленном хаосе, с невероятным трудом подавляя непорядок в душе, припомнил имя человека. И лишь потом перед взором предстал его образ. Николай Груздев. Кремлевский администратор. Ответственный за
Генерал потянулся к трубке телефона. Услышал вначале голос адъютанта, потом самого Груздева. Он, конечно же, слышал о теракте на Курчатова...
— Николай Андреевич, — перебил администратора Котельников, — необходимо срочно встретиться. Боюсь, плохие новости не кончились.
Генерал прихватил со стола сотовый телефон со спецсвязью, набросил пиджак и вышел в приемную.
Адъютант опередил его:
— Машина ждет внизу, Евгений Антонович.
Время. Если бы не оно, Котельников прогулялся бы до Кремля по Никольской, считая переулки. А их всего три.
— Все срочные звонки переадресовывай на мой сотовый, — распорядился он, покидая приемную.
Машина генерала въехала в Кремль через ворота отводной стрельницы Боровицкой башни, пристроенной не спереди, как у других башен Кремля, а сбоку. Собственно, холм, на котором зародился когда-то Кремль. Это был древнейший выход из Кремля и ближайшие ворота к реке.
Машина остановилась у центрального портика здания, где работало когда-то Советское правительство.
Груздев был бледен. Но не это в первую очередь отметил Котельников. Пожалуй, он впервые видел человека, вытирающего слюну концом галстука. Может, слюна у него бесценная, прикинул генерал, оценивая галстук в пятьсот долларов.