Последний койот

— Даже не знаю. Я еще не пришел к окончательному выводу. Возможно, это как-то связано с тем, что она написала в своем прощальном письме и что потом с собой сделала… Как бы это сказать попонятнее? Вероятно, я тогда подумал, что с нее хватит. Решил спустить это дело на тормозах, что ли…

Кармен Хинойос кивнула в знак того, что понимает мотивацию его поступка. Это было тем более удивительно, что сам Босх не смог бы со всей уверенностью сказать, почему это сделал.

— Думаю, вы приняли правильное решение, Гарри.

— Вы и вправду так думаете? Сомневаюсь, что кто-то, кроме вас, назовет это правильным решением.

— Я смотрю на это не с точки зрения уголовного законодательства или процессуального права, а с общечеловеческой. Гуманистической, если хотите. И с этой позиции вы поступили правильно. Хотя бы в отношении самого себя.

— Я полагаю…

— У вас есть ощущение, что вы поступили правильно?

— Как вам сказать… Все-таки вы, доктор, были правы.

— Я? Насчет чего?

— Насчет того, какие чувства я буду испытывать, когда узнаю, кто это сделал. Вы тогда предупредили меня. Сказали, что это принесет мне больше вреда, чем пользы… И это еще слабо сказано! Моя миссия, доктор, оказалась одним сплошным разочарованием и причинила мне много душевной боли.

— Что ж, коли мои мрачные пророчества сбылись, то прошу меня извинить. Но как я уже говорила во время нашего последнего сеанса, смерть всех этих людей…

— Извините, что перебиваю вас, доктор, но сейчас я говорю не об этом. Я имею в виду кое-что другое. Теперь по крайней мере я точно знаю, что мать приложила все силы, чтобы вытащить меня из приюта. Помните, я рассказывал вам, что она твердо мне это обещала, когда приехала навестить за несколько месяцев до смерти? Не знаю, любила ли она Конклина, но, встречаясь с ним, всегда думала обо мне. Она должна была меня выручить, и Конклин, как ни крути, являлся средством для осуществления этой миссии. Так что в конечном счете истинным виновником ее преждевременной смерти был я.

— Очень прошу вас, Гарри, не внушайте себе эту мысль. Это просто смешно! — воскликнула доктор Хинойос.

Она всерьез на него рассердилась, и Босх это почувствовал.

— Если вы и впредь будете опираться на подобную логику, — продолжала Хинойос, — то неизбежно придете к выводу, что причиной ее насильственной смерти стал сам факт вашего появления на свет. Надеюсь, вы понимаете, что такого рода утверждение звучит глупо?

— Не так уж все это и глупо.

— А я считаю, что ценность подобных заявлений весьма сомнительна. Это вполне в духе ваших рассуждений о том, что люди не желают брать на себя ответственность за те или иные события. Оборотной стороной этих рассуждений является ваше подспудное требование к людям брать на себя максимум ответственности. И такие люди, которые перегружают себя ответственностью, иными словами, берут на себя слишком много, существуют. И я опасаюсь, что вы становитесь одним из них. Бросьте это, Гарри! Говорю вам — бросьте! Пусть ответственность за то, что случилось, разделят с вами и другие люди. Даже если они и умерли. Смерть не снимает с них вины, как вам, может быть, представляется.

Босха поразила звучавшая в ее голосе убежденность в правоте своих слов, и он несколько присмирел. Некоторое время он просто молча смотрел на нее. Кроме того, он считал, что этот эмоциональный всплеск с ее стороны является вполне законным предлогом, чтобы сделать небольшой перерыв в ходе сеанса. Как бы то ни было, дискуссия о его вине и степени ответственности завершилась. Доктор Хинойос глубоко вздохнула и перевела разговор на другую тему.

— Извините, что позволила себе повысить голос.

— Ничего страшного.

— Какие-нибудь новости из управления есть?

— Пока никаких. Лично я ожидаю реакции Ирвинга.

— Реакции Ирвинга? Что вы имеете в виду?

— Ну, он ни слова не сказал репортеру о моей причастности к смерти Паундса. Так что в газеты это не попало. Но теперь его ход. Он или отдаст меня на растерзание ОВР — если ему удастся убедить руководство, что я несу персональную ответственность за смерть Паундса, — или вообще сделает вид, что ничего этого не было. Второй вариант представляется мне более предпочтительным.

— Это почему же?

— А потому, что чиновники из ПУЛА не имеют привычки выносить сор из конторы. Демонстрировать, так сказать, наше грязное белье. Понимаете, на что я намекаю? Дело это получило большую общественную огласку, и если они что-нибудь мне сделают, то это скорее всего выплывет наружу, в результате чего департамент будет выглядеть не лучшим образом. Ирвинг же считает себя хранителем имиджа управления, так что его желание расправиться со мной скорее всего будет принесено в жертву этой важнейшей для него задаче. Кроме того, он сможет таким образом держать меня на крючке. Вернее, считает, что сможет.

— Складывается такое впечатление, что вы насквозь видите и Ирвинга, и все руководство нашего управления.

— И какие у вас основания для подобного вывода?

— А вот какие: сегодня утром Ирвинг позвонил мне и потребовал ускорить написание позитивного рапорта относительно вашей персоны.