Последний клиент

— А слоника своего я могу взять с собой? — пытаясь разжалобить, пропищал еще горестней Бивис. Этот придурок в какой-то лавке лет с десять назад отхватил статуэтку слона из нефрита, фунтов на шестнадцать, и с тех пор таскал ее с собой, куда бы ни забросила его судьба. А с того дня, как шальная аргентинская пуля чуть не завершила карьеру Бивиса на Фолклендах, отрикошетив от упитанного нефритового бока, гурка решил, что слоник — его личный талисман, и каждый вечер, укладываясь спать, воздавал ему почести, пристраивая слона в изголовье и нашептывая ему разные ласковые слова на едва понятном даже его побратиму языке.

— Можно, — милостиво согласился Галлахер. — Я вам сам скажу, чего брать с собой нельзя! Нельзя брать с собой оружие, в том числе и ваши ножики для разрезания бумаги. — Галлахер указал на висевший у двери кхукри Бивиса. — В прошлый раз в Хитроу одного из таможенников едва не вывернуло наизнанку, как только он заглянул в твой рюкзак.

— А я ему говорил: помой ножик, помой… Всю сумку изгадишь!

— Ну, ты тоже хорош! У кого баночку с заспиртованными ушами командир отобрал? И прямо перед полковой проверкой?

— А как мы поедем? На автомобиле?

— На чьем автомобиле? — наперебой заверещали гурки. Они очень любили ездить на автомобиле, особенно если это автомобиль Галлахера. Его «Ровер», хоть и изрядно подержанный, отличался необычайно роскошным салоном, в коже и дереве, с отличным отопителем и, что немаловажно, мощной музыкальной системой. Гарун любили воспроизводить на ней свои национальные мелодии. Через час подобной музыкальной паузы Галлахеру казалось, что булькает не в динамиках, а в его черепной коробке. Но таковы условия сосуществования с отважными близнецами Гарун, и сержанту приходилось мириться с некоторыми их национальными особенностями, иначе их обида могла затаиться бесконечно надолго. И чтобы как-то восстановить дипломатические отношения, Галлахеру приходилось на собственные деньги приобретать пару бутылок довольно высококачественного и крепкого пойла и со льстивой улыбкой подкатываться к взявшим обет молчания близнецам.

— Едем на поезде. И не вздумайте брать с собой ваши, как их там, гимны С завтрашнего дня вы будете для всех, кто не знает, японцы! И не обсуждать! — резко закончил фразу сержант. — Расслабились, черти африканские! Пошли за покупками…

Очередную весточку, а точнее, указания от своего нанимателя Галлахер получил сразу по прибытии в Кале. Так как на родине Марсельезы и Талейрана наш отставной сержант пребывал под собственной, доставшейся от его прижимистых предков фамилией, ему ничего не стоило вести себя естественно и спокойно. Однако, как только сержант завершил выгрузку на перрон всех своих пожитков вместе с веселящимися от бесплатной перемены мест двойняшками, по местной трансляции он услышал несколько раз произнесенное отчетливо и громко предложение встретиться не мешкая с ожидающим его господином подле офиса одного из агентств железнодорожных перевозок. Это несколько встряхнуло сержанта, и если со стороны все было не так заметно, внутри Галлахеру было слегка не по себе. В нем боролись два совершенно определенных желания. Одно из них — разузнать хоть что-то о своем таинственном клиенте, знавшем об исполнителе немного больше, чем тому хотелось. Однако из соображений собственной безопасности Род отдавал себе отчет в том, что личная встреча с интересующим лицом может отрицательно сказаться на его собственном здоровье. Хотя… Усадив близняшек на сваленные посреди платформы тюки, Род энергичной походкой отправился на зов отлитого в металле голоса и, выведав по пути у одного из служащих вокзала верное направление, через несколько минут оказался у искомого агентства. Небольшая стеклянная дверь, за которой открывалось убогое помещение конторы, слегка украшенной яркими рекламными плакатами. Возле двери дама, своим откляченным задним мостом смахивающая на местную специалистку по оказанию экспресс-услуг определенного рода.

— Мсье Галлахер? — прокаркала она своей пропито-прокуренной глоткой. — Создается впечатление, что вы мне должны сто франков…

Род остановился в двух шагах и, вынув из кармана сотенную купюру, помахал ею перед сизоватым носом жертвы империалистических отношений.

— С чего это? — Галлахер с любопытством склонил голову набок.

— Один джентльмен просил передать вам…

— Что?

— Конверт… — Дама достала из сумочки цвета заплеванного асфальта желтый конверт и в манере Галлахера размешала перед его ирландским носом воздух.