Картина на поле боя изменилась стремительно. С замершим сердцем Иван видел, как «крылатые гусары» разметали корсунцев, словно смерч сухую солому. Морозенко, оказался в окружении один и, вертясь на коне, словно уж, отбивался сразу от десятка гусар, стремившихся взять его живым. На выручку побратиму ринулся Иван Богун, напоминавший в своей развевающейся керее горного орла, но навстречу ему метнулась гусарская хоругвь и сам могилевский полковник оказался в окружении, вынужденный отбиваться от наседающего на него противника. Получив неожиданную помощь, Остророг также перешел в наступление, ударив с фланга на заднепровцев хоругвями полковников Мисельского и Клодзинского, а Лянцкоронский повернул хоругви ротмистров Панского и Понятовского, окружив и татар, и заднепровцев Бурляя. Остальные осажденные, воодушевленные их примером, также перешли в контратаку, отбрасывая казаков от валов по всему фронту.
Серко не в силах больше сдерживаться, повернул голову к гетману, находившемуся в шагах пятидесяти от него, и вперил в него свой горящий взор, мысленно требуя, настаивая, заклиная Хмельницкого послать его в бой. В ту же секунду их взгляды встретились и, мгновение помедлив, гетманская булава повелительно метнулась вперед. Она еще не успела опуститься вниз, а Серко уже, повернувшись к своим охотникам, крикнул, перекрывая шум битвы: «Гайда!». Верныдуб и сотники повторили эту команду, и, рванув с места в карьер, полк охочекомонных помчался вперед.