Последний из удэге

Ощущение это было так реально, что Лена невольно внутренне напряглась вся, и в то же мгновение тонкий пронзительный детский крик, совпавший с ее внутренней, мучительно звенящей нотой, пронесся по коридору.

Мужик, страдавший животом, перестал качаться. Женщина, сидевшая с откинутой к стене головой, с диким воплем кинулась к дверям и исчезла в коридоре.

Через минуту двое служителей под руки выволокли ее в приемную. Она билась у них в руках и кричала в голос:

- Зарезали!.. Зарезали доченьку мою!.. Боже ж мой! Боже ж мой!..

Черноглазая сиделка со стаканом в руке выскочила из амбулатории; ласково обняв женщине голову, она пыталась влить ей в рот холодной воды.

- Зарезали тебя, доченьку мою, голубыньку... - по-детски булькая водой, плакала женщина.

- Да ничего не будет дочке твоей, не кричи ты, бога ради. Вот дура-то, прости господи! - уговаривал ее один из служителей.

Женщина немного успокоилась; некоторое время слышны были только ее жалобные всхлипывания. Потом по коридору прожужжала санитарная тележка, послышались оживленные голоса, и доктор Владимир Григорьевич Костенецкий в сопровождении сестер и санитаров вышел в приемную.

VIII

Больные, кто мог, повставали, поснимали шапки. Лена с окаменевшим лицом тоже поднялась со скамьи.

Отец был в халате сурового полотна, с засученными рукавами, обнажившими до локтей его костлявые безволосые руки. Он почти не изменился, только чуть согнулся, и седина пробрызнула в черной, свернутой набок бородке. Лицо его светилось радостным возбуждением.

- Садитесь, садитесь... Ну, где здесь мать? - спросил он, по-совиному оглядывая всех и никого не узнавая.

- Во сидит, - с улыбкой сказала черноглазая сиделка.

- Так это ты здесь тарараму наделала? - Владимир Григорьевич двумя неловкими движениями погладил женщину по голове. - И зря, и зря... Теперь она скоро поправится, а то бы она умерла. Я, видишь ли, ее усыпил немного, а она возьми да и проснись, когда я ей еще животик не зашил, - объяснял он женщине, которая от таких подробностей снова начала плакать. - А этот чего здесь лежит? - заметил он человека на соломе. - Сейчас же переодеть да на койку, - чего ему здесь лежать... Ты что, Борисов? - обратился он к крестьянину, страдающему животом.

- Замучился весь! - ответил тот, просияв своими синими глазами.

- Ну, скушал что-нибудь нехорошее. Пойди к Константину Сергеичу, он тебе касторки даст. Ты теперь десятский, на общественной должности, а раз на общественной должности, можешь без очереди, так-то...

Он, не замечая Лены, переходил от больного к больному. Лена, стесняясь при других окликнуть его папой, опустив руки, стояла возле скамьи.

- Эк тебя саданули, - говорил Владимир Григорьевич, ощупывая плечо у парня. - Перелома нет... Кто это тебя?

- Древо упало... - застенчиво пробасил парень.

- Древо упало... Наверно, оглоблей? Должно, по чужим бабам ходишь?

В приемной засмеялись. Лена невольно улыбнулась: все, о чем она только что с таким напряжением думала, превратилось с появлением отца в обыденно-житейское и нестрашное.

- На свет, на свет!..

Владимир Григорьевич повернул лицом к окну беловолосого парнишку с лишаем на темени - и увидел Лену. Растерянность, смущение изобразились на его лице.

- Я приехала, папа, - спокойным, протяжным голосом сказала Лена. - Ты скоро освободишься?

Они стояли друг против друга: Лена - с опущенными руками, слегка склонив голову набок, отец - все еще держа одну руку на плече у парнишки, а другой быстро-быстро захватывая в кулак бороду.

- Да... Ну вот... - Он заглотнул воздух. - Рад, очень рад... А у нас тут, видишь - что? - Он указал рукой на приемную, и на лице его появилось так знакомое Лене в его обращении с ней и с покойной матерью виноватое выражение. - Что ж, надо устроить тебя. Фросенька, голубчик, принеси мой пиджак, - сказал он черноглазой сиделке и трясущимися пальцами стал развязывать халат.

Они вышли во двор.

- Да, очень неожиданно, очень... Надолго?

- Папа, я приехала совсем.

- Ну что ж, ну что ж...

Он крепко стиснул ей руку повыше кисти.

И Лену точно прорвало.

- Обожди, дай хоть поглядеть на тебя, я так рада тебя видеть!.. быстро заговорила она, держа отца за руку, впервые в жизни испытывая нежность к нему.

Они остановились, глядя друг на друга.

- Я так переволновалась за вас обоих, - говорила Лена. - Вы не получали моих писем?

- Со времени белого переворота мы не получали никакой корреспонденции. Должно быть, она застревала в контрразведке, - конфузливо мигая, отвечал Владимир Григорьевич.

- Вы скрывались?