Последний из удэге

Через некоторое время старуха подошла к Лене и опустилась против нее на корточки. С минуту она смотрела на Лену своими большими черными глазами.

— Заморилась? Не спала? — хрипло спросила старуха.

Лена молчала.

— Ко мне пойдем… У меня есть где спать…

Лена молчала.

— Нюхнуть есть… Водка есть, — шепотом сказала старуха.

Вдруг Лена подумала, что, если она подымется и пойдет сейчас со старухой, плоский с зеленоватыми глазками навряд ли схватит ее: она сможет дойти до рощи, а потом убежать.

Она молча встала и пошла со старухой. Внутренний толчок заставил ее оглянуться: рыжий парень и однорукий с разодранной штаниной, враскачку и как будто облизываясь, идут следом, а плоский с зеленоватыми глазками поднялся на ноги и смотрит.

Возле черной дыры с навесом Лена остановилась.

— Пойдем, кисынька, — сказала старуха и вдруг цепко схватила ее за руку цыплячьими, холодными пальцами.

— Я не пойду, — едва слышно сказала Лена, пытаясь освободить руку.

— Пойдем, пойдем, кисынька, — свистящим шепотом повторяла старуха и тянула ее за собой.

Лена вырвала руку, но в это время парни уже подошли вплотную. Рыжий, заложив руки в карманы, остановился вполуоборот к Лене, оглядываясь на площадь, насвистывая, а однорукий с рваной штаниной надвинулся на Лену и грудью подтолкнул ее к дыре.

Не помня себя, Лена изо всех сил страшным, пронзительным голосом закричала на всю площадь. Парень, отшатнувшись, оглянулся, — головы людей на площади повернулись в их сторону. Лена успела заметить, что плоский, сунув руку в карман, идет сюда; но Лена, уже не чувствуя ни себя, ни окружающего, что было сил бежала по откосу к стене. Инстинктивно она побежала не в старом направлении, откуда пришла, а свернула вдоль стены в обратную сторону. Стена оборвалась, открылась какая-то улочка с другой стороны бань; Лена бросилась в улочку, потом в другую, потом опять свернула куда-то и вдруг очутилась возле базарных рядов, гудящих и кишащих народом.

Она заставила себя пойти шагом, оглянулась, — никто не гнался за ней. Вмешавшись в базарную толпу, она еще попетляла по рядам и вышла с другой стороны базара…

Извозчик на углу кормил лошадей из ведерка.

— На Светланскую, дом Гиммеров… — запыхавшись, сказала Лена.

— А кого везти?..

Извозчик недоверчиво смотрел на нее.

— Я сама поеду… Скорее, я вас прошу…

Она достала кошелек.

XXVI

Шторы в комнате опущены. Неизвестно, который час. Лена лежала, съежившись под одеялом, прижав к груди руки с подвернутыми ладошками и неподвижно глядя перед собой. Нищенская одежда валялась на коврике, — Лена даже не убрала ее.

Дверь ей открыла кухарка, оставшаяся в городе, чтобы готовить старому Гиммеру. Лена не помнила, что отвечала на расспросы. Потом кухарка пришла звать ее обедать, но Лена отказалась. Кухарка, постояв, ушла. Никто больше не приходил.

В висках у Лены стучало. Она еще ощущала на руке прикосновение цыплячьих пальцев старухи; потный запах однорукого присутствовал в комнате. Лицо человека с зеленоватыми глазками, ползающие дети, слепые, лотки и шум базара, опущенные шторы перед глазами, полутемное зеркало, лицо Сережи, плывущее в освещенном окне вагона, разорванные образы детства — пробегали перед ее сознанием. Мелькала мысль, что надо бы принять ванну, но не было сил подняться.

Какое-то ноющее чувство, все нарастая и ища выхода, физически мучило ее. Надо бы заплакать, но нет слез, — озноб… Лена дрожала все сильнее и сильнее, и вдруг страшная сила начала ломать и скручивать Лену. До крови кусая руки и плача беззвучными слезами, Лена извивалась на кровати, разметав одеяло. Абсолютная тишина стояла в доме, а Лена со все большей силой муки и отчаяния молча извивалась на постели, с искусанными до крови руками.

Вдруг она села и, опершись на руку, долго смотрела на полутемное зеркало остановившимся взглядом… Она соскочила на пол и быстро-быстро зашарила в ночном столике возле изголовья. Коробочка здесь…

Лена налила воды из графина и один за другим высыпала порошки в стакан. Некоторое время она постояла, раздумывая и дрожа, — порошки распускались в воде. Потом она выпила и снова легла под одеяло. Единственно, что беспокоило ее, это то, что она не знала, всякая ли смерть сопровождается болью. Но боли никакой не было, а только сильно клонило ко сну.

"Так это смерть?" — подумала она.

Когда Софья Михайловна и Лиза, обеспокоенные ее отсутствием, приехали в город, они застали Лену вытянувшейся на кровати; возле валялись нищенская одежда, бумажки из-под порошков и тетрадка, на которой нетвердым почерком было написано:

"Не бойтесь, это все равно как засыпать…"

Очнулась Лена уже на другой день. Открыв глаза, она увидела заплаканное лицо Софьи Михайловны. Знакомый доктор с бульдожьими сизыми щеками держал Лену за руку; у Лены было такое ощущение, точно она вышла из ничего, из пустоты; в ушах стоял звон.

По лицу Софьи Михайловны побежали слезы. Доктор улыбнулся и зашевелил губами.

"Он получит за это деньги…" — подумала Лена, опуская веки.

Через несколько дней ее увезли лечиться, — на год, — в Японию.

XXVII

Прибежал Сережа, возбужденно размахивая газетной листовкой.