Зажгли факел, вспыхнувший ярким пламенем,.и при красноватом свете его, колебавшемся в воздухе, из мрака выплывали то одни, то другие лица и фигуры. Дункан старался прочесть на лицах своих хозяев, какого приема он может ожидать от них. Но индейцы, сидевшие впереди, почти не смотрели на него; глаза их были опущены вниз, а на лице было такое выражение, которое можно было истолковать и в смысле почтения и в смысле недоверия к гостю. Люди, стоявшие в тени, были менее сдержанны. Дункан скоро заметил их испытующие и в то же время уклончивые взгляды; они изучали его лицо и одежду; ни один его жест, ни один штрих в рассказе, ни одна подробность в покрое его одежды не ускользала от их внимания.
Наконец один индеец, мускулистый и крепкий, с проседью в волосах, выступил из темного угла хижины и заговорил. Он говорил на языке вейандотов или гуронов, слова его были непонятны Дункану. Судя по жестам, которыми сопровождались эти слова, можно было думать, что они имели скорее дружелюбный, чем враждебный смысл. Хейворд покачал головой и жестом дал понять, что не может ответить.
— Разве никто из моих братьев не говорит ни по-французски, ни по-английски? — сказал он по-французски, оглядывая поочередно всех присутствующих в надежде, что кто-нибудь утвердительно кивнет головой.
Хотя многие повернули голову, как бы желая уловить смысл его слов, но ответа не последовало.
— Мне было грустно убедиться, — проговорил Дункан по-французски, медленно, отчетливо выговаривая слова, — что ни один представитель этого мудрого и храброго народа не понимает языка, на котором великий отец говорит со своими детьми. Его огорчило бы, если бы он узнал, что краснокожие воины так мало уважают его.
Последовала продолжительная, тяжелая пауза, в течение которой ни одно движение, ни один взгляд индейцев не выдал впечатления, произведенного этим замечанием. Наконец тот же самый воин, который обращался к нему раньше, сухо ответил ему на канадском наречии:
— Когда наш великий отец говорит со своим народом, то разве он разговаривает на языке гуронов?
— Он не делает разницы между своими детьми, какой бы ни был у них цвет кожи — красный, черный или белый, — ответил Дункан уклончиво, — хотя больше всего он доволен храбрыми гурбнами.
— А что он скажет, — спросил осторожный вождь, — когда гонцы сосчитают перед ним скальпы, которые пять ночей тому назад находились на голове ингизов?[19]
— Они были его врагами, — сказал, невольно содрогнувшись, Дункан, — и нет сомнения, что он скажет: «Это хорошо, мои гуроны — очень храбрый народ».
— Наш отец в Канаде так не думает. Вместо того чтобы, заботясь о будущем, награждать индейцев, он обращает свои взоры в прошлое. Он видит мертвых ингизов, но не гуронов. Что может это значить?
— У такого великого вождя, как он, больше мыслей, чем слов. Он заботится о том, чтобы на его пути не было врагов.
— Его уши открыты делаварам, которые враждебны нам, и они наполняют их ложью, — угрюмо возразил индеец.
— Этого не может быть. Слушай, он приказал мне, человеку, сведущему в искусстве лечения, пойти к его детям — краснокожим, живущим по берегам великих озер, — и спросить, нет ли у них больных.
После этих слов Дункана снова наступило молчание.
Глаза всех одновременно устремились на него, как бы желая допытаться, правда или ложь скрывается в его заявлении, и такой ум и проницательность светились в этих глазах, что Хейворд вздрогнул. Но из этого неприятного положения его вывел только что говоривший с ним индеец.
— Разве ученые люди из Канады раскрашивают свою кожу? — холодно продолжал гурон. — Мы слышали, как они хвастаются, что их лица белы.
— Когда индейский вождь приходит к своим братьям белым, — возразил Дункан с большою уверенностью, — он снимает свою одежду из шкуры буйволов, чтобы надеть предложенную ему рубашку. Мои братья раскрасили меня, и потому я хожу раскрашенным.
Сдержанный ропот одобрения показал, что этот комплимент племени произвел благоприятное впечатление. Пожилой вождь сделал одобрительный жест, который повторило большинство его товарищей. Дункан начал, дышать свободнее, чувствуя, что самая тяжелая часть его испытания прошла; а так как он уже приготовил простой рассказ, который должен был придать правдоподобие его выдумке, то его надежды на успех окрепли.