Старшой начал обвинительную речь:
– Так, твари, блин. Вот эти пятеро ублюдков, которых сейчас мы завалим, пытались подорвать основы правопорядка на вверенной мне территории. Они, – Старшой закашлялся и смачно выругался, – лишили жизни насильственным путем двух моих людей, за вами, козлы, – говорящего не смутило, что последний эпитет был отпущен в адрес лиц как мужского, так и женского пола, – смотрящих. И сейчас (автору трудно подобрать литературные аналоги лексемам, которые Старшой использовал, видимо, в качестве модальных слов или для связки частей устного текста) смотрите, о чем будет мечтать следующий (перифразы упускаются), кто (тяжела судьба современного стилиста).
Некрупные, но умелые и мускулистые автоматчики тычками-ударами прикладов стали подгонять обреченный квинтет к виселице. И вдруг со стороны раздался чей-то негромкий, даже скромный голос:
– Отпустите мужиков, подонки.
Около трехсот голов в удивлении повернулись туда, откуда это было сказано. Раздался дружный недобрый возглас удивления:
– О-о-о!
Со стороны сторожки к лобному месту подходил Фунтик. Старшой цыкнул сквозь зубы:
– Что за предъявы, глист?
– Мужиков отпустите, – повторил Фунт. – Это я ваших уродов порешил.
В паузе, которая последовала за этими словами, было все: и удивление, и сочувствие к говорящему, и даже какой-то смутный восторг.
Паузу нарушил Тугрик. Он произнес новую фразу, делая явные успехи в постижении тонкостей литературного языка:
– За что?
– Они у меня Веру отнять хотели, – просто ответил Фунт и среди прочих почувствовал на себе внимательный взгляд пары теплых глубоких глаз.
Он подошел к четверке уже вплотную, так что Старшой и Малой инстинктивно стали оттеснять за свои широкие спины и плечи Тугрика. Все смотрели на Фунта. Особенно внимательно и радостно те, кого должны были повесить.
Один из них попытался даже пнуть проходящего спасителя, но не дотянулся, зашатался и упал, увлекая за собой остальных. Они снова отвратительно засмеялись, валяясь в опилке, и это как-то разрядило напряженность момента. Старшой, который явно не верил ни слову из сказанного Фунтом, брезгливо кивнул ему, протянув:
– Расскажи-докажи.
Фунт пожал плечами, посмотрел на Берроуза, стоящего к нему ближе остальных и усиленно прячущего глаза, перевел взгляд на Тугрика, которого в гляделки было не переиграть, потом на Малого (тому происходящее явно наскучило, хотелось поскорее кого-нибудь убить и ехать купаться) и остановил взгляд на Старшом.
– Ну ты и падаль! – сказал ему Фунт.
– Да, а…
Но договорить начальник безопасности пилорамы не успел. Фунт сделал неуловимое движение рукой, и Старшой не смог продолжить фразу. Он бы и рад был, но из горла его торчал длинный и острый металлический предмет, а земная жизнь закончилась. И Старшой грузно плюхнулся в опилок.
– Порешу, гнида! – взвыл забывший юридическую терминологию Малой.
И без малого полтора десятка вооруженных людей бросились на безоружного Фунтика…
«Что делать? Современная история порой так напоминает то ли романтическую, то ли бульварную литературу, что просто диву даешься. Исключительное, грубо-экзотическое, пошлое и вульгарное так и льется из жизни на ее страницы.
Фунтика успели сбить с ног и пару раз врезать ему ботинками по лицу, которое он, кстати, быстро и умело закрыл руками, втянув голову в плечи, согнув ноги в коленях, одновременно закрывая еще и почки с половыми органами…
И вот в этот самый момент в небе послышался шум, в самой середине женской толпы прогремел взрыв, а в мегафон с вертолета перекрываемый грохотом винтов голос закричал:
– Террористы! Немедленно сложите оружие и освободите заложников, иначе вы будете уничтожены!
После прозвучавшей реплики пилораму покрыл адский рев. Уничтоженными (разорванными в клочья) оказались женщины и дети в числе десяти-пятнадцати, многие были ранены…
– Разойтись! Рассыпаться всем! – орал Малой, которого контузило взрывом.
Надо отдать должное охранникам. Через несколько секунд с трех вышек в небо заработали пулеметы. С четвертой выстрелили по вертолету из „мухи“, но промахнулись – деревянный сортир взлетел в воздух, обливая окрестности нечистотами. Их капли упали на голову летописца, и он, придя в себя, бросился в сторожку, чтобы успеть описать происходящие события…»
«14.00. Заняли оборону, окопались. Вертолет все-таки сбили, он упал рядом с женским бараком (смерть как магнит тянет сегодня к детям, старикам и женщинам), вспахал винтами опилок и оглушительно взорвался. Берроуз в свой мегафон, перекрывая их агитатора (участкового Семенова, вышедшего, наконец-то, из запоя), вещает:
– Товарищи! Все к оружию! Федералам дана установка пленных не брать!
Второго вертолета у тех, видимо, нет. Человек тридцать с той стороны предприняли попытку организованного штурма пилорамы, но были отброшены дружным автоматным огнем.
С вышек работают снайперы. В числе прочих (врагов) они сняли пару-тройку мужиков с пилорамы, которые пытались перебежать на ту сторону.