Последний из Баскервилей

Но почему именно сейчас? Будучи соучастницей двух убийств, при наших прошлых встречах она выглядела веселой и была, в общем, вполне довольна жизнью в поместье. Никаких признаков депрессии я у нее не заметил и в письме, которое она послала мне, тоже ничего подобного не было. Это можно было утверждать совершенно точно, потому что по ходу моей медицинской практики, мне несколько раз приходилось иметь дело с нервными расстройствами.

Допустим, это убийство… Кому оно выгодно? Никому. По крайней мере, мотив не очевиден. Кто мог это сделать? Тот, кто приготовил и принес кофе, то есть экономка. Но сегодня она держалась вполне естественно и я не думал, что эта туповатая женщина способна разыграть такой спектакль с опиумом. Что, если хозяйка заметит странный привкус и не станет пить, а потом и того хуже: что-то заподозрит? Нет, подобное отравление не в повадках простонародья. У таких людей больше в ходу крысиный яд.

Тут я обратил внимание на одну из книжных полок. Одна из книг не была задвинута до конца и немного выступала из общего ряда. Я присмотрелся, потом встал и подошел ближе. Книга оказалась справочником по лекарственным средствам. Взятая с полки, она охотно открылась примерно посередине. Ну да, буква “О”… Вот и “опиум”. Кто-то явно интересовался этим разделом, скорее всего – сама хозяйка. А это что?

На одной из страниц книги читавший ее оставил большое жирное пятно. Я потер бумагу пальцем. Странно! Вон стоит подсвечник и в нем восковые свечи самого лучшего качества. Но пятно от стеариновой свечи, потому что нет характерного воскового запаха. Берил наверняка воспользовалась бы восковой, да вот и подсвечник стоит на столе! В нем как раз восковые свечи, значит тот, кто испачкал страницу, приходил сюда ночью, тайком, со своим подсвечником.

В версию с самоубийством это стеариновое пятно не укладывалось совершенно. Все-таки Бэрриморы!? Девочка вряд-ли решилась бы это сделать. Во-первых: откуда ребенку знать про свойства опиума? Во-вторых: для нее смерть Берил скорее всего будет означать возвращение в приют, а я не мог себе представить ребенка, который желал бы этого. Снова одни подозрения и снова никаких улик…

Я со вздохом поставил справочник на место и стал ждать полицию.

* * *

Берил Степлтон все-же оставила предсмертную записку. Очень короткую, всего в одну строчку: "Простите, я больше не могу этого выносить!" Мы нашли скомканный листок в мусорной корзине, там же, где и бумажки от порошка опиума. Почерк опознал я.

Видимо она решилась не сразу. Написала ее, выбросила, но потом все-таки выпила отравленный кофе.

Спорить с констеблем было бесполезно – ни одной серьезной улики, опровергающей версию самоубийства, у меня не было.

Глава десятая. Гибель дворецкого

Через день Мортимер подтвердил, что смерть Берил наступила вследствии остановки дыхания, вызванной передозировкой опиума. Для меня это было ясно с самого начала, но приятно было узнать, что мое первоначальное заключение было верным. Однако в заключении коронера не было слова "самоубийство" и в местной газете об этом тоже не появилось ни слова. Никто, по-видимому, не собирался выносить случившееся на суд публики.

Я поинтересовался, когда похороны. Выяснилось, что отпевать ее будут через два дня, в Портленде и похоронят там же. Между тем, у Баскервилей был свой склеп на местном кладбище. Мне показалось странным, что тело повезут в город, до которого довольно далеко, но Мортимер объяснил, что Берил была католичкой. Она и в местную англиканскую церковь не ходила. Ездила в католическую, за двадцать миль.

Степлтон вернулся. Говорили, что он немного не в себе после смерти сестры и я решил зайти к нему, выразить хотя бы формальное соболезнование. Показалось бы странным, не сделай я этого.

* * *

Сэр Джек, как это ни пошло звучит, был пьян в сопли, как говорили у нас в бригаде. Я нашел его сидящим на скамейке в тисовой аллее в компании с бутылкой виски. Увидев меня, он кивнул и протянул бутылку мне.

– Извините, Ватсон. Стаканов нет. Они, знаете-ли, имеют обыкновение падать на землю и разбиваться. Давайте уж так… Или не пейте, если не хотите.

Я не стал ему рассказывать, как однажды в Афганистане пил в палатке с двумя умирающими солдатами. Там ничего нельзя было сделать, они знали, что умрут и смеялись над тем, что это лучшая выпивка в их жизни, потому что последняя. Боли они не испытывали, морфина у меня было достаточно. Фляга с ромом ходила из рук в руки и вместе с нами той ночью пила смерть… Я просто сел рядом, взял бутылку и отпил глоток, равнодушно отметив про себя, что это редкий и очень дорогой “Далмор” и что не так давно я где-то видел такую же бутылку.

Со стороны поместья донесся стук. Я повернул голову в ту сторону и Степлтон, заметив мое движение, сказал:

– Это Бэрримор. Чинит крышу. При предыдущем баронете ее отремонтировали, но сделали всё как попало и она начала протекать этим летом.

– Я пришел…

– Знаю! Не нужно разговоров. Просто пейте.

Я сделал еще глоток и вернул бутылку. Степлтон равнодушно забрал ее, сунул в карман пальто и сказал: