Последний гетман

– Да, но у тебя и другие подрастают? Преображенцы? Семеновцы? Или твои, измайловцы?

– Опять же – как изволите…

– Вот заладил! Похвально, что поставляешь мне солдат, да непохвально, что медленно растут. Солдаты, они сейчас потребны. Можно ускорить?- Можно, если прикажете, ваше величество.

– И прикажу… не смей спорить, гетман!

Но разве он спорил? Это сейчас у него разговор вихрем пронесся в голове. Спешить приходилось, в сторонке жена стояла, своей очереди ждала. Но ведь и дальше…

… Петр да Елизавета…

… Андрей да Дарья…

… Лева да Аннушка…

… Григорий…

– Всех ли перецеловал? – подошел он к жене, под поцелуй склоняясь к ее животу. – Не шумит там еще что?

– Да шумишь-то больше всех ты, Кирилл Григорьевич, – без особой ласки ответствовала жена.

Он присмотрелся, поднимая глаза. Да, сур-рова!…

– Что такова, Екатерина Ивановна? Случилось что?

– Дарьюшка по зимней вьюге заболела. Ты не заметил?

Вроде было какое-то сомнение – чего и ее, как малышей, нянюшки на руках выносят? В девять-то годиков уже и плясать при виде отца можно. Да только в одной ли Дарьюшке дело?

– Ага, – понял он. – Обиделась, что вас в Глухове бросил? Так я ж на государевой службе. Государь не отпускает. Из-за вас же, семейства ради, поклоны бью. Иль не надо?

– Семейства ради! В Глухове? С кучей детей? Без мужа, который где-то шляется?..

Он понял, что остановить Екатерину Ивановну не удастся. Нарышкинский характер только кнутом… Да разве теперь жен в кнуты берут?

Отошел к старшему сыну, с мужской серьезностью спросил:

– Ну, где служить будем, ротмистр? В Конном?..

– Нигде, – был безликий ответ. – Лошадей я не люблю.

– Гм… В пушкари?

– Пушки? Они людей убивают!

Можно бы в этом возрасте и понимать, что пушки и созданы для убийства людей. Вот несколько лет неприступная крепость Кольберг, на взбережье Балтики, русским войскам не сдавалась, да были усовершенствованы пушки уральские – все-таки генерал Румянцев штурмом взял; в день смерти Государыни Елизаветы Петровны гонец от генерала Румянцева и привез ключи от злосчастного Кольберга. Брат говорил, что положил те ключи в гроб, к ногам Елизаветы… Вот что такое пушки! А конные полки галопом мчались по Берлину и поили своих лошадей в прусской Шпрее. Какого ж рожна ротмистру нужно? Сосунок!

Уже с явным гневом отошел и от него. Невесту за подвитые локоны дернул:

– Ну, тебе-то, Наталья, не в ротмистры, ни в полковники не нужно. Поди, в генеральши сразу?

– В царицы! – отрезала и невеста.

Он пришлепнул ее по вздувшейся юбке и остановил нянюшку, которая тащила Дарью к выходу из гостиной:

– Постой, постой. Что, очень приболела?

– Бог даст… Дорога стужная, в сугробах сидели. Пойду уложу ее, ваше сиятельство, в постельку. Самое милое дело…

Нянюшка была старая, говорила ласково, но все ж чего-то недоговаривала. Остальные разбрелись по своим комнатам. Детям не до него, у жены слов не находилось… В самом деле, как же при такой остуде дети зачинались?

Он все равно бы не нашел ответа на этот вопрос, добро, что помешали: вестовой из дворца.

– Приказано, ваше сиятельство, на плац!

Он и плацу от такой семейной встречи был рад. С некоторой даже лихостью отчеканил шаг навстречу Государю. Тот благодушно похвалил:

– Я же говорил, подполковник, что вы научитесь прусскому строю.

Стыдясь похвалы, подполковник Разумовский ниже обычного склонил голову.

V

Весна уже подходила к концу, яркая, веселая. Семилетняя война фактически закончилась со смертью Елизаветы Петровны, русские войска отводились в сторону Риги, и оставалось последнее: обменяться ратификационными грамотами. С этим и приехал прусский министр барон Гольц – виновник торжества, которое давал Петр III в Куртажной зале Зимнего дворца. Там собрали весь сановный и военный Петербург. Гетману малороссийскому еще Елизаветой Петровной на таких торжественных обедах было установлено место среди генерал-фельдмаршалов. Но он сел поодаль, чуть ли не на конце стола, никто не вспомнил про его законное место. Оно и к лучшему: не придется кричать «Виват!» – можно для показухи лишь раскрывать рот. Застолье посередь простых генералов было самое милое. Одно твердил себе гетман: «Не надерись опять, хохол малохольныи, не то выкинешь какую-нибудь штуку…» Немного задевало перешептывание, что-де гетмана затолкали в самый угол, но надо же позлословить?

Здесь обед шел своим чередом; мало прислушивались к тому, что говорят в центре стола. Кирилл бычился над жареным поросенком и неспешно попивал пенное французское винцо, когда уши ожег резкий выкрик:

– Ду-ра!…

Несомненно, крик принадлежал Государю и относился к Екатерине Алексеевне, которая пока что была «ее величеством».

Приближенные холуи, вроде генерал-адъютанта Гудовича, пытались немного смягчить скандал, бегая между Петром и Екатериной, но Государь уже орал, не помня себя:

– Ее величество? Арестовать! Без всякого величия! Я разгоню весь сброд, который толпится возле нее! Всех – арестую!… Сошлю, куда Макар телят не гонял!